негде ставить. Как только на горизонте появлялся какой-нибудь новый мужчинка, она прямо впивалась в него взглядом, шевеля ноздрями. Осмотр завершался либо тем, что Марютка разочарованно отводила глаза, либо тем, что, вспыхнув румянцем, призывно тянулась к новичку всеми своими недюжинными прелестями. Когда ребята поинтересовались как-то на корпоративной пьянке о причинах такой странной привычки, Марютка простодушно поведала: «м-м-м… я всегда, эта, представляю мужика верхом на толчке. Если картина не вдохновляющая, то все, мужик для меня не существует. Если же мужик на толчке смотрится достойно, то шансы у него есть».
– Не-ет, – тихо взвыла я. – У меня не такое живое воображение, как у Марютки, и я не пьяна. Что-то в воздухе носится!
Ночная птица, взмыв из зарослей, бесшумной тенью метнулась из мрака в мрак через пространство, освещенное костром. Я обернулась, как будто кто-то положил мне руку на плечо. За спиной были тьма, дом, луна, миллионы невидимых глаз, дыхание реки. И предчувствие беды мягко вошло в мое сердце.
Мужики нарезались до стеклянного хруста, и, как водится, заорали песни. Почему-то выбор их пал на русские ямщицкие песни. Сначала они просили: «ямщик, не гони лошадей», потом погоревали по поводу того, что скоро святки и «ей не быть уже моей», затем хором завыли «однажды на почте служил ямщиком, был молод, имел я силенку». Увидев Дани, отползавшую в сторону ивового кустарника, я поняла, что и мы, девочки, не очень отстали от мальчиков в смысле потребления спиртосодержащих напитков. Услышав рев, грянувший: «Куда ни поеду, куда ни пойду, все к милой сверну на минутку», Дани приостановилась:
– Чу! Моя любимая песня, – и с чувством присоединилась к поющим:-«Сначала не видел я в девке беду, потом задурил не на шутку: куда ни поеду, куда ни пойду, все к милой сверну на минутку».
Потом повернулась ко мне и важно сказала:
– Ты чувствуешь в этих диких завываниях нечто исконно-русское? Тоску и волю… да, тоску и волю! Просто удивительно, что эти бандитские души, поросшие грубым волосом, способны исторгнуть… это самое… русский дух!
Милка дергала ее за штанину:
– Пошли в дом, Дани.
Я недоверчиво хмыкнула:
– Какой русский дух! Тут половина татар, даже если некоторые из них никогда не говорили на татарском!
Дани мотнула головой, все еще на четвереньках:
– Гумилева надо читать, Альмирка! Коснеешь в невежестве! Кто там говорил: «Поскребешь русского – обнаружишь татарина»? Ну, и, видимо, наоборот… Вибрации у них одинаковые! Тоска и воля! Ты знаешь, что Вежбицкая обнаружила, что ни у какого другого народа нет таких слов и понятий – тоска и воля? Никто не умеет дуреть от тоски и рваться на волю!
Милка разозлилась:
– Ну ты, лингвистка хренова! Пойдем в дом. Или ждете, когда эти уголовные морды после пары песен расчувствуются и начнут либо в любви признаваться, либо – что так же хуже – рассказывать, сколько баб их предали и обманули.
В гостиной в камине тоже горел огонь: Федюсик постарался. Дани вытащила из бара бутылку текилы.
– Имею
