шли сквозь хилый лес точно цепочка муравьев, несущих на себе листья, палочки и траву. Дождь напрочь изолировал нас друг от друга, и лишь время от времени до моего слуха доносилось сопение и учащенное дыхание кого-нибудь из попутчиков. Мы с трудом взбирались на очередную возвышенность, с облегчением спускались, ну а там уж, как правило, приходилось преодолевать бурные ручьи. Послышался лай, мы остановились. Рядом стоял чум Муктов, ниже можно было заметить зеленый парус Хукачаров. Вокруг нас бегали собаки, а одна вдруг бросилась всем лизать руки, как будто хотела понравиться измотанным дорогой людям.
– Алкоголики! – ворчал Дмитрий Николаевич.
Было холодное утро и хоть солнце слегка пригревало, надо мхом меж деревьев стоял белый туман. Со стороны чума Муктов доносилось ворчание пса, которому слабо вторил другой. Дмитрий лишь качал головой и точными ударами кромсал толстые поленья в мелкую щепу Я подошел к дереву, под которым лежал привязанный на ночь Султан. Сейчас он был похож на шерстяное одеяло, которое забыли снять с балкона во время дождя – мокрый, весь в маленьких капельках на свалявшейся в валенок шерсти. Заметив, как я потянулся к узлу, он сначала так ощерил клыки, что я не на шутку испугался, но потом он опустил свои полтора уха, давая понять, что вовсе не собирается нападать на меня. Он опустил голову, а я не без труда распутал намокший узел. В костях чувствовался ночной холод, сковывавший движения. Изо рта шел пар. Я откинул брезент и взял металлическую канистру. Погруженный в теплый сумрак палатки, спал Максим.
– Муля хынем! – обратился я к Дмитрию.
– Иди, иди, – ответил он. – Давай, поговорим по-нашему, – добавил он, уже тише.
От палатки вниз вела тропинка, кончавшаяся метрах в стах где-то около ручья. Там был водопой, был и инвентарь для того, чтобы набрать воды: воронка, сделанная из горлышка пластиковой бутылки, и металлическая кастрюлька. Переливая воду в канистру, я слышал отрывки беседы Дмитрия с Татьяной. В другом чуме было тихо.
Вчера вечером шел сильный дождь, уже стемнело, когда собаки стали перебрехиваться. Оказалось, что из деревни приплыли какие-то люди, и среди них родственник Никиты и бородатый русский. Я тогда стоял около чума, так что они поздоровались со мной. Сухой нитки на них не было, одежда висела лохмотьями, а волосы прилипли к изможденным лицам. Пьяный Никитин родственник, развязный такой, протянул мне руку с презрительной усмешкой. Русский был чем-то зол и нервно озирался.
– Ну чё стоишь, давай, мать твою, сухую одежду, оленевод хренов, вымокли, как пёс знает кто, – рявкнул он и добавил, на сей раз обращаясь к лаявшей на него собаке, которую он попытался было отпихнуть ногой, да не вышло: – Пшел вон!. – Потом достал из-за пазухи полуторалитровую пластиковую бутылку из-под пива, в которой сейчас был спирт, и сделал большой глоток. Трясущейся рукой поставил ее на землю, лег рядом с ней и полез в карман за куревом. Вскоре все задымили в тишине, не обращая внимания на льющий как из ведра
