что-то от дерева нам перепало.
– Эх, дубинушка, ухнем, – подзадоривал Максим.
Я принял у него мокрый, полный шишек мешок, под которым он сопел, взамен он забрал свою колотушку. Такой мешок просто так не утащишь, если тащить, то лучше всего взвалив на спину, я попытался, только было очень больно. Пришлось сбросить поклажу на мох, чтобы перевести дух, парень тоже присел неподалеку Вокруг было море разливанное черники, которую мы, окрашивая свои брючины, давили на каждом шагу и которая, попадая в сапоги, становилась в них темно-синим месивом. Сам не знаю почему, инстинкт, наверное, я стал сгребать ее горстями. Втянулся в дело, всё более жадно собирая добычу и отправляя ее целыми пригоршнями в рот. Вошел в азарт и стал глухим к дождю, к становящемуся всё более пронзительным ознобу, к боли в руках и спине.
Вкус ягод успокаивал меня, как доза какого-то мягкого, теплого и сладкого наркотика, этого источника любого счастья, от которого эти кустики разветвились, вползая в нашу жизнь. У его корней бился пульс всего доброго, нежного, мягкого, пульс вечного пристанища. Мой слух внезапно поразил жуткий клёкот, я вскочил. Рядом на ветви с шумом села птица и уставилась на меня. Свет сиял на ее черных как смоль мокрых перьях. Ее скрипучий крик даже мертвого мог поднять. Я поискал взглядом мешок, он лежал рядом, потом – Максима, того просто след простыл, немые деревья, кусты, дождь. Я напряг слух в надежде, что услышу парней, сбивающих шишки, но нет, в ушах стояла звенящая тишина. Взял мешок и сделал пару шагов за следующее дерево, но там тоже ничего. Тогда я громко крикнул.
Мой голос погас в мокрой губке мха уже в двух метрах от меня. Бросил мешок и рукавом стал протирать очки, но мокрая рубаха только размазывала воду и грязь. Взвалил груз на плечи, сделал несколько шагов, в панике озираясь вокруг. За деревом увидел чью-то голову, но голова тут же пропала. Я прибавил шагу, на этот поезд нельзя было опаздывать, другого поезда здесь наверняка не будет. Ноги отказывались слушаться, гнулись проклятые под тяжестью груза. Пот заливал мне глаза, когда я заметил всю четверку: пристроились под деревом, как грибы, и курили. Я положил мешок, едва переводя дух, достал спрей от комаров, побрызгался и бросил баллончик Максиму, который ловко перехватил его в полете. Промокшие и молчаливые, все чем-то смахивали на заводных гномиков в капюшонах, у которых заело механизм, и продолжали совершать ритуальные телодвижения: сигарета в зубы – сигарета изо рта.
– У нас полна коробочка, – похвастался Максим, показывая на мою ношу. – У вас что-то маловато.
Слава зыркнул на него враждебно.
– Разве у вас больше?
– Больше, – стоял на своем парень.
– Ага, на две шишки, – загоготал Алик. – Маменькин сынок, домой мальчику захотелось.
– А что такого? Если у нас уже мешок полон, что тогда…?
– Хочешь домой – иди, – бросил Никита. – Если дорогу найдешь.
Максим
