операции могли иметь единичный характер. К настоящему времени рассуждения о «крепостном уставе», его «неподвижности» и «четырех великих чинах» остаются пока уникальным образцом теоретизирования неизвестного московского автора XVII в.[289] Соответственно, такие уникальные рассуждения едва ли могут послужить твердым основанием для научных построений. Однако они указывают на возможную вариативность представлений, которые могли выходить за пределы категорий, доминировавших в праве. Впрочем, следует также учитывать, что последнее было результатом нормативного утверждения представлений правящей элиты о том, как следует описывать социальное.
1.2. На пути к империи «чинов»
Несмотря на то, что реформы Петра I затронули многие стороны жизни российских людей первой четверти XVIII в., петровское правительство эксплицитно не задавалось вопросом, подлежат ли изменению общие социальные категории. В то же время происходившие изменения представлений об отдельных социальных группах, а также их правового статуса указывали на сдвиги в подходах к упорядочиванию социального у правящей элиты.
Прежде всего, московский подход к осмыслению социальной реальности утратил свою актуальность после утверждения в Европе в Новое время представлений о так называемом регулярном устройстве социального. Своеобразным идеалом такого устройства оказывалась статистическая таблица, в которой все подданные распределялись по соответствующим ячейкам. В итоге на место московской многосложности, которая с позиции «регулярства» могла выглядеть неупорядоченной и хаотичной, должна была прийти строгая иерархия социальных страт[290].
Не менее сильный удар по московскому подходу к осмыслению социальной реальности был связан с изменениями представлений о правящем классе. Именно в первой четверти XVIII в. появилось единое шляхетство / благородное дворянство. Оно постепенно занимало место представлений о существовании совокупности боярских и дворянских родов, которая иногда в историографии именуется «служилыми по отечеству»[291].
Московское государство XVII в. знало дворян, которых можно было с помощью понятия «люди» отнести к той или иной социальной совокупности. Одной из основных таких совокупностей были служилые люди. Однако с появлением дворянства эта совокупность разрушалась. Как справедливо отмечает Н. Е. Копосов, «…говорим ли мы “русские дворяне XVIII века” или “русское дворянство XVIII века”, мы имеем в виду одну и ту же группу физических индивидов. Тем не менее слово “дворяне” по своей грамматической форме не предполагает идеи коллективной индивидуальности, идеи, которая так устойчиво присутствует в понятии “дворянство”»[292]. Понятие «дворянство», появление которого произошло под влиянием европейских представлений о благородстве, подразумевало существование самодовлеющей корпорации (корпуса) благородных. Ее члены по факту принадлежности обладали
Как писал Д. А. Высоцкий, этот памятник «…уникален. Ничего равного ему в последующих коллективных челобитьях мы не находим» (
Ученые, будучи достойными наследниками европейского Нового времени, нередко ищут для Московского государства пути построения такого регулярного социального, которое можно было бы свести в таблицу. См., например:
См.:
