грязно-серым забором. Домик был небольшой, словно вросший в землю. Построенный еще в середине прошлого века, он переменил много хозяев, которые, как видно, не очень-то о нем заботились. Стены побурели от времени, расшатанное крыльцо угрожающе скрипело, как только на него становилась нога, а на входной двери торчали клочья войлока. Внутри дом также был запущен и жалок. Странно, но почти ничего не выдавало в нем профессии хозяина. На стенах не было больших фотографий, не видно было и альбомов, только в темной каморке, примыкавшей к кухне, стояли банки с растворами, фиксажем и прочими принадлежностями, без которых не может обойтись фотограф.
В этой хибарке Коля почувствовал себя удивительно легко и свободно. Якушкин поставил аппарат на столик перед потускневшим зеркалом в черной раме и отобрал у Коли треногу.
– Ну, сынок, – сказал он, – вот мы и пришли. Сейчас я тебя накормлю и напою чаем…
Но Коля почувствовал прилив деятельности.
– Вы уж сидите, – сказал он деловито. – Где у вас тут самовар? Я сам его поставлю…
Якушкин усмехнулся:
– Самовара у меня нет. Есть только чайник. Вода в ведре за дверью, а керосинка на плите… Ты, я вижу, умник. Ну, помогай, помогай деду…
Пока Коля возился с чайником, Якушкин накрывал на стол. Он достал из шкафа кусок сыра, хлеба и немного масла.
– Ты зови меня Иваном Митричем, – сказал Якушкин, заметив, что Коля испытывает неловкость, обращаясь к нему, – да особенно не суетись, присядь, отдохни… Где же ты целые сутки пропадал? Я тебя искал, прямо с ног сбился. Думал, ты совсем пропал…
Коля рассказал ему все, что произошло с ним с того момента, как его с площади увел к себе дядя Никита. Не сказал он только о подслушанном ночном разговоре. Хотя Якушкин и вызывал у него доверие, но что-то подсказывало ему – эту тайну он никому открывать не должен.
Молча выслушав историю о том, как дядя Никита предал убежавшего пленного, Якушкин долго сидел молча, о чем-то напряженно думая.
– Какой подлец! – вдруг сказал он. – Какой предатель! Продался за банку консервов!.. Ты хорошо сделал, что убежал от него.
– А если дядя Никита придет сюда? – спросил Коля.
– Не придет, – с уверенностью ответил Якушкин, – он трус. Тебя-то он к себе тайком привел?..
– Сказал, чтобы я не подходил к нему близко, а шел позади…
– Вот видишь!.. Он тебя из дома не хотел выпускать, боялся, что полицаи пронюхают, кому он приходится родственником… Ну, ничего, есть люди, которые всему ведут счет…
– И вы знаете их? – спросил Коля; по своему простодушию он уже считал, что старик знает Геннадия Андреевича, говорит именно о нем.
Но, к его удивлению, Якушкин как-то сразу замкнулся, и его кустистые седые брови совсем прикрыли глаза.
– Ну, это к делу не относится, – уклонился он от прямого ответа. – А твой дядя Никита еще за все ответит! За все!.. – И он строго погрозил пальцем. – И за жизнь твоей матери ответит. Изверг!
У Коли до боли сжалось сердце. Он боролся
