Не очень хорошо, но жить.
– Вы не любите работать? – спросил антиквар.
– Работать ужасно, – сказал Колен. – Человек низводится до уровня машины.
– А ваши расходы все продолжают расти?
– Цветы стоят очень дорого. И пансион в горах тоже…
– Но может быть, она все-таки выздоровеет? – спросил антиквар.
– О! – воскликнул Колен, и лицо его осветилось счастливой улыбкой. – Как это было бы чудесно! – прошептал он.
– Но все же это не полностью исключено?
– Нет! Конечно!.. – сказал Колен.
– Это требует времени, – сказал антиквар.
– Да, – сказал Колен. – А солнце все уходит и уходит…
– Оно может вернуться, – сказал антиквар ободряюще.
– Не думаю, – сказал Колеи. – Это глубинное явление.
Они помолчали.
– Он заряжен? – спросил антиквар, указывая на пианоктейль.
– Да, – сказал Колен. – Все резервуары заполнены.
– Я неплохо играю на рояле, – сказал антиквар. – Мы могли бы сейчас его испытать.
– Если вам угодно, – сказал Колен.
– Тогда я пойду принесу табурет, – сказал антиквар.
Они стояли посреди магазина, куда Колен привез свой пианоктейль. Вокруг них громоздились странные старинные вещи – кресла, стулья, консоли и прочая мебель. В помещении было темновато и пахло индийским воском и заспиртованными младенцами. Антиквар принес табуретку из кованого железного дерева и сел на нее. Потом он вынул из двери ключ, чтобы его журчание им не мешало.
– Вы помните что-нибудь из Дюка Эллингтона?
– Да, – сказал антиквар, – я сыграю вам «Blues of the Vagabond».
– На какую дозу мне его поставить? – спросил Колен. – Вы выпьете сразу три вариации?
– Выпью, – сказал антиквар.
– Хорошо, – сказал Колен. – В целом это будет около полулитра… Ну, у меня все готово.
– Отлично, – ответил антиквар и ударил по клавишам.
Туше у него было удивительно мягким, и звуки рассыпались в воздухе подобно жемчужинам кларнетного тремоло Барни Бигарда в аранжировке Дюка.
Колен сел на пол, чтобы слушать. Он прислонился к пианоктейлю, и из глаз его покатились огромные дрожащие эллипсовидные слезы, которые, стремительно скользнув по одежде, падали на пыльный пол. Музыка проходила сквозь Колена, как сквозь фильтр, и, очистившись, становилась более похожей на эллингтоновскую «Хлою», нежели на «Блюз бродяги». Антиквар, играя, напевал себе под нос какой-то простой, как пастораль, мотивчик и покачивал из стороны в сторону головой, словно гремучая змея. Он сыграл три вариации и замолк. Колен был счастлив до глубины души, он сидел не шевелясь и чувствовал себя как до болезни Хлои.
– А что теперь надо делать? – спросил антиквар.
Колен поднялся, отодвинул шторку пианоктейля, и они взяли каждый по стакану, наполненному жидкостью с радужным отливом. Антиквар
