идёт за счёт государства. А в колхозах – исключительно силами самих объединённых хозяйств, – пояснил Бережной без всякой интонации. Но фельдшер даже на дорогу перестал смотреть, уставился на преподавателя: «Не зря, похоже, этот профессор хлеб жрёт, раз вот так запросто и в две секунды разъяснил то, о чём я пятнадцать лет тугодумал».
– А по мне – одна ерунда, – признался фельдшер в своей беспомощности отличить частное от общего.
– И по мне разница невелика, – кивнул Бережной и снова вернулся к нужной ему теме: – Так зачем, говоришь, отца Адольфы в Рязанский университет перевели?
Вспоминая, Николай нахмурился и стал похож на неандертальца: узкая лобная доля, тяжёлые надбровные дуги. «Дубинку ему, и – вперёд на мамонтов!» – подумал Бережной, отвернувшись и ожидая ответа. Фельдшер наконец вспомнил:
– Чёй-то там в лаборатории он делал, какие-то опыты по сельскому хозяйству. Не то новые сорта пшеницы пробовал вырастить, не то мелких паразитов, что овощ жрут, извести собирался. Нам Николай Петрович пытался до сведения довести, что, мол, не вредитель этот немец, да кто б его слушал?..
– Гансом его звали, – вновь еле сдержался Бережной, чтобы не нагрубить.
– Кого? – удивился шофёр.
«Ну точно неандерталец. И даже питекантроп», – тупость спутника начинала конкретно раздражать. – Цандера, – пояснил преподаватель. – Отца Адольфы звали Ганс.
– А-а, ну да, – почему-то обрадовался фельдшер. – Мы их всех «гансами» звали. Немцы же, – мужик явно веселился. Но, заметив, что его юмор не приводит пассажира в восторг, зашмыгал носом. – Да ты не серчай, москвич, они нас тоже всех за «иванов» держали. Как придут в сельпо или по здоровью справиться, так и лопочут: «Иван, Иван». За десять лет мало кто из них хорошо по-нашему говорить научился. Знали только по работе пару слов, да так – «хлеб, яйцо». Прямо как в кино про войну, помнишь: «Матка, кура, млеко, яйки!». Вот так и они. Вроде говорят чего, а не разобрать. Были, конечно, среди них и те, что даже матом могли. Но вообще, зачем им было учиться? Они верили, что домой поедут. А их, как срок отбомбили, сослали за Урал и в Сибирь. Знаешь?
– Знаю, – кивнул Бережной, думая, как бы поподробнее расспросить про саму Адольфу. – Ты мне лучше скажи, как Цандеры дом этот получили?
– А как? Покумекал Ветров, лучше ничего не придумал и отдал немчуре под обустройство тот самый дом, куда едем.
– Странный дом, – произнёс Рудольф задумчиво, нарочно пропуская мимо ушей обидное словечко. Сейчас главное было узнать о самой женщине: как живёт, есть ли у неё кто?
– Почему странный? Дом как дом, – пожал плечами фельдшер, снова выкручивая по дороге кренделя. Бережной, небольно ударившись о стекло, потёр лоб, размышляя:
– Вход сбоку. Соседей – никого. С задней стороны – вообще поля начинаются. Выселки, а не дом.
Фельдшер
