Довезёт вашу больную как миленький. Тут ехать-то – сороковника не будет.
В Луховицах Николину приняли без проволочек. Помогла шумиха, поднятая фельдшером. Быстро осмотрев девушку, пожилая гинеколог вышла к мужчинам, успокоив, что подозрений на внематочную у неё нет и быть не может, ибо она не Дева Мария, чтобы понести от непорочного зачатия.
– А вот хронический сальпингоофорит у нее точно есть, – добавила женщина, гоняя муху.
– Может потом не родить, – объяснил Бережному фельдшер, словно в этот момент данная проблема волновала москвича больше всего. – А вы мазок взяли? – Колян сурово прищурил глаза.
Гинеколог помахала ладонью около носа и сморщилась:
– Умник. Воскресенье однако. И уборочная. А то ты не отсуда! – ответила она всё с тем же местным выговором. Повернувшись к Бережному, врач стала рыться в бездонных карманах халата, предупреждая тоном скорее угрожающим: – Потому и говорю – делать у нас нечего. До завтра, конечно, пусть ваша студентка полежит, поколем ей чёй-нибудь, чёб не загибалась, за температурой последим, а дальше – решайте, куда везти. – Врачиха вытащила наконец из кармана чёрную резинку для волос и стала растягивать ее в пальцах. Бережной, не понимая этих манипуляций, глядел на руки женщины, как заворожённый:
– А куда лучше?
– Во вы, москвичи, чудные! Без вариантов – к вам в столицу. Там хотя б диагностика. Да и лаборанты – не нашим чета. А тут чё? – врач развела руками.
Бледно-зелёная краска на стенах больницы, крашенных-перекрашенных в сто слоёв, вздувалась от старости. Кое-где она и вовсе лопалась и осыпалась, оставляя на стене язвы, прободные до кирпичной кладки. О давности и изначальном цвете линолеума можно было только догадываться. Старые, вываренные, висели грелки и шланги капельниц, сползало бельё на кушетке в смотровой, лапшой провисали на людях медицинские халаты, гармошкой морщились на головах многократно прокипяченные колпаки. Крахмалом их тут, как в столице, точно никто не «взбадривал». Оттого форма на персонале казалась такой же безвольной, как люди: получится вылечить – хорошо, а не получится… Впрочем, про второй вариант рассуждать Бережному вовсе не хотелось, а потому он приказал врачу сделать максимум возможного, чтобы привести Николину до завтра в лучшее состояние. Женщина пообещала, но без особой уверенности в голосе.
Выйдя на крыльцо больницы, Рудольф Александрович унюхал пряный запах в кармане куртки и поморщился: «Забирают Николину пусть сами. У меня на завтра другие планы». Рядом молча курил фельдшер —впрочем, это ничуть не раздражало Бережного и не мешало ему обдумывать дела на ближайшие сутки.
– Обратно поедем? – кивнул он на «Ниву», спускаясь с новенького крыльца, выглядящего на фоне старой больницы как бельмо на глазу.
– Только до Астапово. В ваш лагерь мне никак нельзя, – Николай дёргался всем телом, как на шарнирах.
