style="font-size:15px;"> – Оттуда, – протянул Соловьев. – Интересно. Что ж, поедем, посмотрим. Ты когда-нибудь шпиёнов видел? – спросил он на ходу.
– Никогда!
– Вот и я никогда. По крайней мере, живых. Интересно. Посмотрим, – повторил он.
По дороге им встретились еще один разграбленные сани, вокруг которых, как будто разметанные взрывом, располагались кучками солдаты. Эти, впрочем, были не такими пьяными, как давешние, некоторые даже ходили, слоняясь от одной кучки к другой, бубня что-то под нос или напевая. Эти праздношатающиеся солдаты произвели на Соловьева еще более гнетущее впечатление, чем их лежащие вповалку товарищи. Солдат не может и не должен праздно шататься, это разврат.
– Вот я вам ужо задам! – крикнул им Соловьев и погрозил кулаком.
– Знамо дело – зададите! За дело! За дело и потерпеть можно! Потерпим! Пострадаем! – раздались голоса в ответ.
– Деловые! – сплюнул Соловьев и, не задерживаясь, поскакал дальше, к стоявшей на дороге карете.
Глава третья
Серый человек
Щегольская карета, пригодная в равной степени для парадных выездов и долгих путешествий, блистала чистотой и свежим лаком, в Петербурге такие пользовали чиновники высокого ранга, вынужденные по делам службы часто ездить для доклада государю в Стрельню или Царское Село. Или Версаль, Потсдам, Шенбрунн. В глубине прусских лесов, посреди грязного, измотанного непрерывными маршами и стычками войска она смотрелась, по меньшей мере, неуместно.
У запряженных цугом лошадей стоял возница в распахнутой дохе, у задника кареты, возле притороченных ремнями объемистых сундуков – молодец в кафтане какого-то нерусского кроя. Оба гренадерского роста, с суровыми лицами, с тронутыми сединой усами. Стоят расслабленно, как при команде «вольно». Бывшие унтера, заключил Соловьев.
Перед каретой прохаживался, разминая ноги после долгой дороги, мужчина, немолодой, но и не старый, на голову ниже своих слуг, но и не коротышка, с лицом худым, но с осанистой фигурой, обряженный в шубу, крытую серым сукном, скроенную как шинель, и меховую шапку с небольшим козырьком, похожую на фуражку. Прохаживался неторопливо, в то же время всем своим видом выражая нетерпение и неудовольствие от задержки.
Соловьев, не боявшийся ни медведя, ни кабана, ни любого вооруженного противника, ни самого Павла Петровича на вахтпараде, робел в присутствии гражданских лиц, будь то женщины или чиновники. Робость он, как водится, скрывал нарочитой грубостью и нахрапом, но после первой же отбитой лихой кавалерийской атаки сникал. С женщинами было проще, умиленные его робостью и богатырской фигурой, они быстро меняли гнев на милость и сами шли навстречу его желаниям. Чиновники, выстояв, начинали изгаляться.
– Кто вы такой, сударь? – грозно приступил Соловьев. – И какого черта вы здесь делаете?
Мужчина, как не слыша, сделал пару неторопливых шагов, в который раз обозрел окрестности с лежащими телами солдат, изнемогшими в борьбе с зеленым змием, презрительно скривился, потом обернулся, обвел
