style="font-size:15px;"> Хоть бы помогло! Я-то хорошо помню, что шеей это дело может и не ограничиться. Прошлый раз начиналось все с красного ошейника, а потом сыпь пошла по предплечьям, животу и внутренней поверхности бедер. Наверное, Монтаз обладал даром читать мысли, потому что ни с того ни с сего спросил:
– Больше такого нигде нет?
Я отрицательно замотала головой.
– Монтаз, ты не бойся, это не заразно. Нет!
Мне была неприятна сама мысль, что этот человек может меня сторониться из-за какого-то несчастного покраснения.
Монтаз мне нравился. Видимо, в детстве я насмотрелась слишком много индийских фильмов. Как результат – смуглые кареглазые брюнеты с внешностью Алладина и Али-Бабы вселяли в душу мою благоговейный трепет. Даже продавцы персиков и арбузов на родном Варшавском рынке оказывали на меня гипнотическое, парализующее волю влияние. Я знала за собой такую слабость, потому мимо прилавков с южными плодами старалась пройти как можно быстрее. Это спасало мой кошелек от разорительных оптовых закупок.
– Монтаз, а ты давно в Италии?
– Семь лет.
– Скучаешь по дому?
– Да.
Монтаз достал из нагрудного кармашка фотографию. На ней – женщина в черном одеянии с тремя детьми.
– Лейла и дочери.
– А когда ты к ним вернешься?
– Не знаю. Я им деньги отсылаю. Пакистан – бедная страна, – Монтаз погрустнел.
Семь лет! С ума сойти. Неужели все эти семь лет хрупкая пакистанская газель верно ждет своего Одиссея?
– Монтаз, ты тут с Людой, да? А у Лейлы там, в Пакистане, тоже кто-то есть?
– Нет. Нельзя. Она живет в доме моего отца.
Плохо дело. Бедная Лейла. Совсем не завидую ей. Что с того, что она вроде как замужем? Мужа-то нет рядом, и неизвестно когда он объявится. А может и не объявится вовсе.
– Ты любишь Лейлу?
– Люблю.
– А Люду?
– И Люду люблю.
Стало быть, в сердце мастера тату хранится достаточно большой запас любви и хватает места не только для законной супруги.
По моим понятиям, Монтаз не мог не нравиться прекрасному полу. Хоть был он и невысокого роста, зато великолепно сложен и гибкий, как пантера. Яркая цветастая рубашка, которая смотрелась бы смешно на бледнолицем мужчине европеоидной расы, лишь подчеркивала сияние бронзовой кожи пакистанца. Даже если мои соседки по комнате правы, и Монтаз имеет невинное сутенерское хобби, то разве нельзя ему слабость эту простить за одни только миндалевидные глаза?
Поворот, поворот, новая незнакомая улица. Мы идем на рынок. Впереди маячит цветастая рубашка, я пытаюсь от нее не отставать. О том, что базар уже близко, нас оповестил нарастающий гул.
Я никогда особо не любила больших скоплений народа – и, по возможности людские толпы обходила стороной. Говорят, восточный базар – совершено уникальное и незабываемое зрелище. Не знаю, там бывать мне не приходилось, но его неаполитанский брат меня ошеломил. Не грудами
