на сем убийстве, то ожидает меня двоякое зло. Услышат о совершённом мною мои братья и скоро воздадут мне хуже совершённого. А если и не совершат сего, то изгонят меня. И буду я чужд престола отца моего, и загложет меня сожаление о земле моей. Враги мои будут поносить меня, мое княжение получит другой, и в домах моих не будет живущего. Ибо я подверг гонениям возлюбленного Господом и болезнь увеличил раной. Посему приложу беззаконие к беззаконию. Грех матери моей не очистится, и я все равно не буду написан с праведными. Так уж пусть я буду изглажен в Книге жизни».
В этом монологе – целый зловонный «букет» грехов, но прежде всего – хула и клевета на неизреченное милосердие Всевышнего, Который якобы не может простить даже происхождение от расстриженной монахини. Здесь – властолюбие и честолюбие, мнительность и коснение во зле, полное отсутствие любви – и порожденное всем этим торжество ненависти.
В океане любви Божией может раствориться даже самое чудовищное преступление, если грешник всем сердцем в нем раскается. Так мог быть прощен и грех братоубийцы Каина, и грех Иуды Искариота, предавшего на смерть Спасителя мира. Так же мог бы быть прощен и Святополк, если бы увидел разверзшуюся под его ногами адскую бездну, отпрянул от нее, со слезами покаяния прибег к Небесному Отцу. Но беда в том, что смертные грехи имеют свойство помрачать духовный взор и сжигать совесть грешника, так что он становится неспособным познать Божественную любовь, а воспринимает лишь демонические внушения.
О том, что диавол лгал Святополку, внушая, что тот в любом случае был бы изглажен в Книге жизни, свидетельствует хотя бы такой пример из русской истории. Через полтора с лишним века после Святополкова окаянства, словно идя по его стопам, новгородские князья Мстислав (1076–1132) и Ярополк (1082–1139) Ростиславичи ради увеличения своих владений ополчились на родного дядю – княжившего во Владимире Всеволода Юрьевича. Преступный набег завершился поражением: князь Всеволод разбил войска Ростиславичей, а их самих взял в плен.
Добрый князь Всеволод хотел обойтись с пленниками-племянниками как с дорогими гостями. Но этого не позволили ему мстительные владимирцы: они взбунтовались против мягкосердечия своего князя, вырвали у него из рук Ростиславичей, ослепили их и выгнали вон из города.
Так Мстислав и Ярополк – уже не два гордых властолюбца, а два убогих слепца – прибрели на реку Смядынь, в храм Святых князей-мучеников Бориса и Глеба. Ростиславичам было уже не до власти, чести и богатств – страшно болели и гноились раны, образовавшиеся там, где прежде были зорко и хищно смотревшие на мир Божий глаза. Горько каялись они в своем грехе против родного дяди, умоляли о снисхождении Всевышнего, молили о заступничестве своих родичей – благоверных князей-мучеников Бориса и Глеба. Они молили о смягчении страданий, не смея даже надеяться на большее. Но Всещедрый Господь по предстательству святых Бориса и Глеба призрел на кающихся грешников – Мстислав и Ярополк
