раз в месяц, задавал бредовые вопросы, а я отвечал на них с серьезным видом, честно глядя в его детские глаза.
Первые угарные месяцы пронеслись быстро. Потекли годы. Меня, как, наверное, всякого мужчину в нестабильном возрасте, это протекание убаюкало, но ненадолго. Скоро я насторожился, потом встревожился, а спустя какое-то время ясно и отчетливо увидел, что никакого течения нет, вокруг стоячее болото, и меня засасывает в него, и нет опоры под ногами… Дела и дни повторялись с убийственной одинаковостью, ввергая меня все глубже в тихую панику. Дни были отравлены необходимостью битых два часа добираться до работы и столько же – возвращаться. А дела… Их и делами-то нельзя было назвать, так себе – делишки: пьяная драка в электричке; украденные у соседа кролики, сожранные в кочегарке с дешевой водкой… Мозгам не было поживы, а они ведь даны человеку, чтобы думать ими, чтобы их питать, а не нести перед собой сквозь десятилетия и в конце пути в полной неприкосновенности возложить на алтарь маразма!
Кроме всего прочего, когда ты практикуешь в районе, то есть в одном и том же суде, и практикуешь активно, поскольку семье хочется есть, ситуация рано или поздно приходит к своему логическому пределу: судья с точностью до последнего слова знает, что и как скажет адвокат, и спокойно пишет приговор под привычное адвокатское жужжание. Адвокат со своей стороны с точностью до полугода знает, сколько судья отломит клиенту и, произнося пламенную речь, машинально провожает глазами судейскую авторучку, заполняющую бланк приговора. Комедийный эффект налицо, но подсудимый с адвокатом почему-то не смеются.
…Но это был мой выбор, моя профессия и моя стихия. Не упрекать же, в самом деле, подзащитных в том, что они не совершают «преступлений века»! И потом, если говорить честно, болотная ряска мерещилась мне кругом лишь до того момента, пока я не заглядывал в глаза очередного клиента. В этих глазах стояло обыкновенно как раз такое выражение, какое бывает, наверное, у пшеничного зернышка, неотвратимо кувыркающегося к мельничным жерновам. Перед этими глазами стушевываются обиды на судьбу «районного масштаба» и вся прочая лирика! Кроме того, если я и знал что-нибудь по-настоящему хорошо, так это уголовное право. Каждое новое дело становилось задачей, которую надлежало решить. И я решал эти живые задачи, сообразуясь с условиями. Чем проще, чем обыденнее условие, тем сильнее надо шевелить мозгами, ища решение. В этом одно из отличий уголовной защиты от арифметики. Другой вопрос, что дел было слишком много, они были слишком одинаковы, так что над каждой новой задачкой мозгами шевелить приходилось все меньше и меньше…
Для разнообразия я провел несколько гражданских дел, по большей части о праве собственности на сельские дома. Сия не слишком музыкальная тема была тогда очень модной. Это сейчас, в замечательную эпоху опрокидывания в капитализм, любой русский – как новый, так и бывший в употреблении – может отгрохать себе дом какой хочет и где хочет. Были бы
