всякий случай, на всякий случай.
Санитары старались, сопели и явно шли на рекорд. Я вопила без всяких результатов.
Дурдом!
Таким образом меня затащили в операционную, положили на стол и, пристегнув руки и ноги, совершенно лишили подвижности. Распяли.
Иванова гаркнула:
– Свет! – и огромная лампа, висящая надо мной, вспыхнула своими хищными глазками.
И вот тут-то я и показала им всем (не исключая санитаров) на что способны мои голосовые связки. Я так орала, так орала, что даже дрогнула моя твердокаменная Иванова. Она набросила на мой рот компрессную повязку и приказала Катерине:
– Прижми.
Эта чокнутая тут же выполнила приказ. Я едва не лишилась своих ослепительных зубов, так добросовестно прижала повязку Катерина. Я пыталась ее укусить за руку, но подлая Людмила (женщина с опытом) предвидела это. Не зря же появилась на моем лице эта дурацкая повязка.
Пришлось смириться, тем более, что орать практически было невозможно, а издавать жалкое мычание после того концерта, который я им закатила, мне казалось унизительным.
Иванова склонилась надо мной, строго посмотрела в мои глаза и гаркнула:
– Заткнись. Произведем осмотр. Это не больно.
Я, всей душой желая вызвать доверие, бодро закивала головой, выражая готовность подчиниться и намекая на то, что пора бы уже снять компрессную повязку. Иванова проникаться доверием не пожелала и спокойно начала осмотр, снабжая его лаконичными комментариями типа «верхние конечности целы, ссадина в левом предплечье…»
Потом санитары дружно перевернули меня на живот, при этом подлая Катерина компресса со рта не убрала. Иванова, пользуясь моим беспомощным состоянием, задрала пастельно-розовое платье выше спины и отводила душу на всю катушку. «Гематома в нижней области таза… – жизнеутверждающе чеканила она. – Сильное уплотнение в области верхней трети бедра…»
И такой срам прямо на глазах у молодых санитаров. Уж лучше бы операция. Лучше бы она отрезала мне что-нибудь на свой вкус, садистка.
Потом меня опять перевернули на спину, Иванова рявкнула:
– Уколем, – и заговорщически посмотрела на Ефима Борисовича.
Тот кивнул с пониманием, пропищал: «Анечка,» – и бог весть откуда появилась медсестричка с розовой поросячьей мордочкой.
– Весь комплект? – жизнерадостно поинтересовалась она.
– Безусловно, – с умнейшим видом подтвердил Ефим Борисович.
Мне мигом впороли подряд три укола, после чего на лице Ивановой отразилось абсолютнейшее удовлетворение.
– Порядок, – резюмировала она и дала знак Катерине убрать с моего лица компресс.
И уж тут-то я не растерялась, разом высказала свое отношение к ее произволу.
– Иванова! – завопила я во все легкие, – Столько лет дружу с тобой, но даже не подозревала кто ты есть на самом деле! Подумать только, так издеваться
