Выглядело это фантастично. Даже присутствие в багажнике гераней не убедило меня до конца, что это и есть та самая машина, которую угнал вор.
– Так ты говоришь, что «Хонда» стояла там, где мы с тобой расстались? – пытала я Катерину.
– Как раз напротив калитки портнихи, – подтвердила она.
– Чудеса. Если бы не изодранные руки и ноги, подумала бы что у меня бред. Какой благородный вор. И откуда он знает чья это «Хонда»?
– Может у него связи в ГАИ.
– Ты что, всю госавтоинспекцию держишь в курсе у какой портнихи шьешь свои костюмы?
– Нет, но другого объяснения не нахожу.
– А я нахожу, но не хочу тебя расстраивать, – с этими словами я вошла в дом.
Иванова и Ефим Борисович сидели за накрытым столом и выпивали. Витька покорно им прислуживал. Иванова учила его своим латинским глупостям, а Витька за это ее боготворил. Меня начинало раздражать то, что здесь все боготворят не меня, а Иванову, словно я, выражаясь ее латинским, какой-нибудь «пенис канина» – хрен собачий.
– Ха, явилась! – пьяно пробасила Иванова, вытряхивая из бутылки остатки водки, естественно в свой стакан. – Тарде венеэнтигус – оссе.
– Опоздавшему – кости, – сходу перевел Витька.
Катерина посмотрела на мужа с восхищением.
– Молоток, Витек, – оптимистично подтвердила Иванова и традиционно выругалась. Очень нецензурно.
«Хоть бы не стошнило меня от этой матершинницы и алкоголички,» – подумала я, брезгливо отворачиваясь.
– Не представила тебе нашего Ефим Борисыча! – с пьяным восторгом воскликнула Иванова, обращаясь исключительно ко мне. – Знакомьтесь, мой старый товарищ, добрейшей души человек, прекрасный специалист, интеллигент до мозга костей профессор Моргун Ефим Борисыч! – Она с огромной любовью хлопнула беднягу по спине и радостно прокричала: – Борисыч! Поприветствуй Соньку!
Моргун с добросовестностью дрессированной собаки отвесил мне поклон и промямлил:
– Весьма рад.
«Интеллигент до первой рюмки», – подумала я и смерила его неприветливым взглядом.
Он смутился и, виновато взглянув на Иванову, сказал умную вещь:
– Людочка, ваша подруга юна и красива.
Иванова с остервенением опрокинула рюмку в рот, достала из кармана очки, натянула их на нос и, пристально глядя на меня поверх стекол, сердито рявкнула:
– Рожу вымыть, платье поменять.
Я сотворила презрительный реверанс и хотела выйти, но Иванова сделал знак стоять.
– Приличное платье приличной длины, здесь не бардак, – добавила она и, покрутив пальцем у виска, пояснила окружающим: – Агеразия, очень запущенная форма.
– Что это? – насторожилась Катерина.
Моргун смущенно усмехнулся и вежливо просветил:
– Агеразия – чувство молодости, наступающее в старческом возрасте в связи с недостаточной
