нам целесообразно лишь уточнить ряд положений, затронутых Предстоятелем.
Конечно, корни вопроса о нравственности и религии – в эпохе Просвещения, когда считалось, что с помощью разума человек способен открыть для себя заложенный в нем нравственный закон и жить в соответствии с ним. У Иммануила Канта Бог – только моральный постулат, поэтому у человека есть возможность осознания своих нравственных обязательств и возможность сделать правильный выбор. Однако, разумность человека, делающая человека автономным в определении своего поведения, не отменяет внешнего давления, побуждающего нас делать нравственный выбор.
Это внешнее давление на автономного субъекта ставит под вопрос, казалось бы, очевидные вещи. Можно ли говорить о божественной заповеди как абсолютном критерии, если абсолютность заповеди понимать сугубо в буквальном смысле? К примеру, заповедь «Не убий» не может трактоваться в буквальном смысле как абсолютная заповедь, т. к. во время войн отдаются приказы, выполняя которые один нравственный человек убивает другого нравственного человека.
Такие же вопросы встают при разговоре о наличии в человеке нравственного кода, дающем возможность различать добро и зло. Святейший Патриарх рассматривает человеческие ценности как то, что принадлежит человеческой природе. Это – онтологическое обоснование этики, предполагающее, что человек по своей природе стремится к добру. Но можно ли говорить о наличии в человеке некоего нравственного кода, если имело место грехопадение? Именно в грехопадении человек утратил способность различать добро и зло, поэтому природа человека никак не может быть основанием этики.
Представляется возможным, что деонтологическое обоснование нравственности более перспективно, т. к. такое обоснование учитывает, что человек от природы зол, ибо его природа искажена грехом, но, тем не менее, этика возможна. Проблема в том, как связать деонтологическую этику с христианством. Эту проблему можно изложить следующим образом: в эпоху Просвещения знаменитый тезис Ансельма Кентерберийского «Верую, чтобы понимать», трансформировался в тезис «Верую в то, что могу понимать». Такая трансформация способствовала отказу от познания трансцендентной божественной природы; отказу от богословского познания, выходящего за рамки нравственного измерения.
От эпохи Просвещения религиозные вопросы стали производными от вопросов нравственности. Тогда и возник вопрос, заданный врачами Патриарху в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии: возможна ли нравственность, независимая от религии? Ответ на этот вопрос предполагает ответ на два других вопроса: 1) как понимать нравственность? 2) как понимать религиозное?
Уточняя понятие нравственности, имеет смысл развести понятия этики и морали. Различение этики и морали обусловлено необходимостью различий двух видов необходимости: необходимости внешней по отношению к индивиду и необходимости, исходящей
