готов, заслуженного и геморрой лет через тридцать не предлагать, обойдусь сиюминутной соткой – на полтинник фениксом из праха не восстать».
– Акция работает.
Народный Микки-Маус Америки
Снова белая пустота Worda, экран освещает комнату. Чуть слышно включаю известную песню из фильма про мушкетеров. Крепким чаем выгоняю дневной хмель. Ставлю кружку на литературный журнал «Урал». Пытаюсь вбить название новой пьесы.
Ленка ворочается за спиной.
– Платон, поздно, давай спать.
– Лен, спи, мне надо кое-что написать.
– Но ты можешь написать завтра.
– Могу. Но надо сегодня.
– Платон, – томно тянет Ленка – играется. – Я тебя так хочу…
Нащупываю нужную тему для пьесы – она всплывает сама собой.
– Платон…
Оборачиваюсь, Ленка тянется из-под одеяла, гладит меня по щеке, развеивая всю мою сосредоточенность:
– Вот, ты снова небритый… Иди ко мне, я за целый день по тебе вся истосковалась.
Ее грудь с алыми сосками манит меня в теплую, нагретую женским теплом кровать. Ленка, сучка такая, гладит свой плоский животик, поднимается выше, устоять невозможно.
– Платон, мне придется подать на тебя в суд – ты не хочешь исполнять свои супружеские обязанности.
– Лен, завтра я исполню их вдвойне.
– Зачем тебе сейчас новая пьеса? – Ленка жгучим соблазном появляется за моей спиной, массирует мне плечи, заглядывает в монитор.
– «Марш одноногих»… Ммм. Это будет новая пьеса?
– Да.
– Но у тебя их и так уже много, зачем новая?
– Лен.
– Куда ты торопишься? Я раньше осени ее не поставлю, ты же знаешь. – Ленка губами щекочет шею. – У меня же в июне премьера по Некрасову.
– Да я знаю.
– А куда ты так гонишь тогда?
– Я обещал написать пьесу к утру.
– Кому?
– Себе.
Ленка резким движением отстраняется от меня. Жар ее нежности растворяется в полумраке. Кровь отступает – возвращается в голову.
– Я знаю, что ты хочешь. Почему ты не можешь выкинуть эту тупую идею из головы?
– Тупую? – Я делаю мелкий глоток остывающего чая. – Ты в меня не веришь?
– Не верю.
– Все ясно.
– Нет, в смысле верю… И всегда верила, даже когда не знала.
– Вот этого не надо.
– Ты не спорь, – жесткие Ленкины интонации навевают ностальгию – первую мою театральную осень. Она еще не занимала должность художественного руководителя, а была просто приезжим режиссером – ставила «Кармен», а я молодым, вторую неделю как зачисленным в штат театра, завлитом – руководителем литературно-драматической части. Мне надо было взять у нее номер – этого требовала моя должность; чтобы быть всегда на связи. Я так волновался, даже не знаю почему, что вбил нужные цифры только с четвертого
