мало оригинального. Сомов воспринял причудливую контурную линию Бердсли, которой пользовался, возможно, даже более свободно и разнообразно, чем ее «изобретатель».
Политические потрясения, свидетелем которых пришлось стать Сомову, разрыв с привычной обстановкой вследствие отъезда из России, недостаточная востребованность его искусства за рубежом при торжестве чуждых ему направлений способствовали переосмыслению им своего раннего творчества, в том числе времен первого приезда в Париж. Прежде Сомов искал сюжеты, композиции и мотивы главным образом в произведениях художников прошлого, а в вопросах техники он в значительной мере следовал за современным ему искусством. Оказавшись во Франции в середине 1920-х, Сомов, напротив, обратился к изображению современности, заимствуя манеру старых мастеров. Во этот период Сомова привлекало во французских художниках XVIII в. не предметное многообразие «галантной эпохи», а их технические совершенства. В поздних произведениях Сомова литературная основа их сюжетов проявлена не так явно, как в ранних (разумеется, это не относится к созданным во Франции иллюстрациям и повторениям прежних работ). Вместо заимствования чужих сюжетов Сомов использовал собственные, хотя глубинный смысл его произведений, как и в России, лежал в областях интимности и быта.
Сомов ощущал себя вне современных ему течений, находящимся на разломе между модернистами и художниками, следовавшими традициям академий, которые еще были заметны на современной Сомову французской художественной сцене: «После завтрака пошел на выставку “Les artistes du Salon [du] 1737”, она в Grand Palais среди других, современных картин. Эти я смотрел слегка и быстро: пришел к заключению, что у этих pompiers[117] много технических знаний и умения, и мастерства, которых у модернистов совсем нет. Но зато у pompiers нет очень важного – выдумки, оригинальности – все они очень бесцветны. Если что-нибудь совсем хорошо, оно тонет в массе посредственности»[118]. По отношению к модернистам Сомов высказывался резко, чему является примером одно из его высказываний о П. Пикассо: «…был на выставке в G[alerie] Petit – Picasso. Картины нелепые, глупые: что это – заблуждение, шарлатанство?»[119]. О творчестве наиболее близких русских художников, участников объединения «Мир искусства», со многими из которых Сомов был связан многолетней дружбой, он говорил порой еще более уничижительно, как, например, о М. В. Добужинском[120].
Не желая примыкать во Франции ни к одной из групп и течений, отказываясь даже от участия в большинстве выставок возобновленного за рубежом «Мира искусства», Сомов в эмигрантский период своего творчества шел собственным путем, стремясь сочетать технические достижения старых мастеров и новизну сюжетов. Эта линия в его творчестве обнаруживается в революционные годы в России, приблизительно во время окончания работы над вторым изданием «Книги маркизы». Дневник художника запечатлел момент окончания работы над карандашным портретом племянника Сомова Д. С. Михайлова (1918): «Рисов[ал] Диму и реш[ил] сегодня кончить, было 20 сеансов. Мне не нравится
Дословно в пер. с франц. – пожарник. В. И. Шухаев называет так представителей ярко выраженного академического направления, принимавших участие в 1920—1930-х в Салоне французских художников (Шухаев В. И. Об искусстве на западе // Василий Шухаев. Жизнь и творчество. М.: ГАЛАРТ, 2010. С. 53). Прозвание появилось благодаря сходству искусства этих художников с музыкой пожарных духовых оркестров – популярной, мощной, яркой и незамысловатой.
Запись от 8 мая 1930 г.
Запись от 30 июня 1932 г.
См. запись от 14 июля 1928 г.
