посещение френолога4 – доктора Дж. П. Броуна, к которому она отправилась вместе с мистером Смитом по его настоянию, скрывшись под именами мистера и миссис Фрейзер.
Внимательно изучив очертания и форму черепа Шарлотты, доктор Броун сделал заключение, что она владеет «неплохим даром слова», может «выражать свои эмоции ясно, сильно и точно» и «наделена обостренным чувством прекрасного и идеального».
Бурная деятельная стихия блистательной столицы и общество дорогих друзей вернули Шарлотте Бронте некогда утраченную способность радоваться жизни.
Глава 21. Пророческий сон Патрика Бронте
По возвращении в Гаворт Шарлотта всецело погрузилась в работу над новым романом. Дни напролет проводила она в своей комнате, задумчиво склонившись над письменным столом и быстро занося на бумагу свои заветные мысли, ежеминутно складывающиеся в абзацы, ежечасно – в главы:
«<…>Знак будущей жизни нам дается. Кровью и огнем, когда надобно, начертан бывает этот знак. В крови и огне мы его постигаем. Кровью и огнем окрашивается наш опыт. Страдалец, не лишайся чувств от ужаса при виде огня и крови. Усталый путник, препояшь свои чресла; гляди вверх, ступай вперед. Паломники и скорбящие, идите рядом и дружно. Темный пролег для многих путь посреди житейской пустыни; да будет поступь наша тверда, да будет наш крест нашим знамением. Посох наш – обетования того, чье «слово право и дела верны», упованье наше – промысел того, кто «благоволением, как щитом, венчает нас», обитель наша – на лоне его, чья «милость до небес и истина до облаков» и высшая наша награда – царствие небесное, вечное и бесконечное. Претерпим же все, что отпущено; снесем все тяготы, как честные солдаты; пройдем до конца наш путь, и да не иссякнет в нас вера, ибо нам уготована участь славнейшая, нежели участь победителей: «Но не ты ли издревле господь бог мой, Святый мой? Мы не умрем»<…>»5.
Шарлотта подняла от бумаги застланный слезами взор. Ее вновь и вновь охватывала горячая тоска по тем, кто еще недавно был так близко, и кого столь отчаянно недоставало ей теперь.
Когда-то ей уже доводилось ощутить на себе поистине невыносимое бремя одиночества. Это случилось много лет назад, когда она вторично оказалась в брюссельском пансионе, куда она на этот раз прибыла уже в качестве учительницы. Во время Les grandes vacances6, когда все остальные преподаватели и ученицы разъехались кто по домам, кто на курорт, Шарлотта осталась в пансионе практически в полном одиночестве, если не считать поварихи и мадемуазель Бланш – одной из наставниц, которая была Шарлотте особенно неприятна. Шарлотта около пяти недель пробыла совсем одна в чужом городе без всякого общества. Как остро недоставало ей тогда ее любимых сестер! Как горячо тосковала она по родным и близким людям!
Тогда, не выдержав бремени одиночества, Шарлотта тяжело заболела и слегла. Немного оклемавшись, она стала часто без всякой цели бродить по городу. Когда
