Вилли Шварцович… – сморщился царь.
– Я ест Вилли Шварцкопф!
– Да мне до лампады, кого ты там ешь! Достал ты меня! Сказал же, все будет по закону! Сначала дыба, потом плаха. Чего тебе еще надо?
– Справетливый суд! Дыба – это ест произвол!
– Произвол – это то, что он на стражников моих напал.
– Это нато разобратца, кто ест на кого напал!
– Вот сейчас и разберемся. Малюта, дыбу готовь.
– А может, сначала сапожки, царь-батюшка? – с надеждой спросил палач.
– Дыба надежней.
Царь подошел вплотную к Виталию и начал рассматривать узника. Судя по недоуменному взгляду, державный увидел совсем не то, что ожидал.
– Федот!
К царю подбежал один из стражников. Красная шапка воина была оторочена дорогим собольим мехом, что говорило о том, что это был как минимум стрелецкий голова или сотник.
– Чего изволите, царь-батюшка?
– Это вот этот вот на вас напал? – ткнул скипетром в Виталия державный.
– Он самый, вражина! Не извольте сумлеваться! Лично ему рученьки-ноженьки вязал.
– Вот этот вот задохленький десяток моих лучших стрельцов… – Царь еще раз окинул взглядом юношу. По сравнению с мощными, массивными стрельцами Виталик и впрямь выглядел не очень представительно. – …Да я вас всех… – Сбитая скипетром шапка стрельца полетела на пол. – Тоже мне сотник! Разжалую! Державу подержи, мешается.
Федот покорно принял из царских рук большой шар с крестом и бережно держал в руках, пока царь-батюшка скипетром охаживал его самого, как говорится, в хвост и в гриву.
– Царь-батюшка, – взмолился писарь, – вы бы скипетр пожалели. Он ить золотой. А вдруг погнется?
– Твое дело маленькое, – пропыхтел царь, – писарское. Садись и пиши. Сейчас допрос снимать будем. Ишь, учить меня вздумал.
Спустив пары, царь отнял у сотника свою державу, отвесил ему напоследок хорошего пинка и повернулся к Виталию. Писарь тем временем поспешил сесть за столик, разложил перед собой бумаги, поставил чернильницу-непроливайку, макнул в нее гусиное перо и застыл в ожидании начала допроса.
– Ну сам все расскажешь али сразу на дыбу? – грозно спросил царь.
Не успел юноша открыть рот, как палач за него тут же ответил:
– Ничё не скажет, царь-батюшка. Я тут с ним уже потолковал. Ни в какую! Пусть меня режут, говорит, пусть бьют, пусть на дыбе подвешивают, ничё не скажу! А вот ежели испанские сапоги на меня примерить…
– Да задолбал ты меня своими сапогами, Малюта! Я тебя спрашивал? – возмутился царь.
– Так я ж в интересах дела, – стушевался палач, – чтоб, значится, время ваше драгоценное зазря не тратить.
– Правду мой палач говорит? – уставился на Виталика царь.
– Врет, – лаконично ответил юноша. – Наоборот, это он меня уговаривал молчать,
