наверняка бы умерли, и мне стало бы не по себе. Заделать родник не преступление: это ради гвоздик. Но если из-за этого умрут люди, может быть, мы с тобой не стали бы об этом говорить, но это не давало бы нам покоя.
Лу-Папе снисходительно улыбнулся, а потом с каким-то нежным состраданием проговорил:
– Ты – вылитая покойница, твоя матушка. То и дело болела душой за других! Ну что ж, ты правильно поступил, потому что если умрет вся семья, то неизвестно, кто приедет на их место. В конце концов, лучше он, чем настоящий крестьянин…
– А я постараюсь внушать ему, что у него ничего не выйдет. Скажу, что оливы ему не восстановить, что земля, проросшая пыреем, никуда не годится, что саранча все уничтожит, что в Розмаринах никогда не бывает дождя, что цистерна все равно всегда будет мала, что зимой здесь заморозки по утрам… что мистраль…
– Что ты мелешь? Замолчи! – остановил его Лу-Папе. – Не по тому пути идешь! Не забудь, что, даже когда тебе нужно переубедить кого-то, намного легче пахать под гору, чем в гору! Скажи ему, что выращивание аутентишника – это великолепная идея, что дождей здесь сколько угодно, что тут мистраль – все равно что легкий ветерок, что ему нужно немедленно засучить рукава, да и вообще подталкивай его в ту сторону, куда он сам клонится, авось упадет!
– По-моему, это легко, он и без меня клонится куда надо. Тебе бы самому взглянуть на него, сам и раскусишь, что он за человек.
Лу-Папе, набивая трубку, минуту молчал.
– Нет. Лучше, чтобы он не знал меня. Когда-нибудь это нам поможет, – ответил он.
Поднимаясь к себе в Массакан часа в три, Уголен услышал издалека мелодию, исполняемую на губной гармонике. Подойдя поближе, он увидел горбуна, тот сидел под смоковницей между двумя новыми лейками.
– Привет, сосед! – бросил ему горбун. – Как видите, я решил не откладывать на потом и воспользоваться вашим великодушным предложением.
– И правильно, но зачем было ждать меня! Взяли бы воду сами!
– Ну, в первый раз было бы как-то… Впрочем, я не терял времени зря: воспользовался случаем и познакомился с великолепным пейзажем, – сказал он, указывая на долину, раскинувшуюся у подножия далекой горной цепи Марсель-Вейр и тянущуюся до самого моря.
– По правде говоря, я по части пейзажей не знаток. Этот хорош, потому что тут есть простор и можно определить, какая будет погода…
Уголен говорил и в то же время спускал ведро в колодец. Дождавшись удара о поверхность воды, он схватил цепь, что спускалась вниз, и потряс ею раза три-четыре.
– Делайте вот так, иначе ведро не погрузится в воду и вы поднимете его пустым.
Из глубины колодца донесся металлический лязг, потом хлюпнуло.
– Ну вот! Оно зачерпнуло воды и стало погружаться.
Он долго выбирал цепь с ведром из колодца, а затем перелил сверкающую на солнце воду в лейку.
– Ну, как дела с крышей? – спросил он.
– Да
