я живу с тех пор, как помню себя. Я не страдаю от укоров совести, но находиться даже некоторое время в поле зрения ее печальных глаз для меня невыносимо трудно. Да, друг мой, говорю я себе, ты должен сделать свой выбор. Что еще захватить в дорогу? Оказывается, не так-то просто встать, накинуть плащ, завязать сандалии и, сказав прощальные слова матери, уйти восвояси. Всегда находится что-нибудь такое, что не позволяет переступить порог. К тому же я не уверен, следует ли мне идти к этому отшельнику. Разве мне нужно исповедываться? Я не помню за собой грехов, которые могут препятствовать моему выбору. И кто определит мне границы греха?
Что если бы он родился столетием раньше и мы бы никогда не встретились?
Прежде, чем попрощаться с родными, я беру свои свирели и, забившись в уголок, негромко насвистываю любимые мелодии. Звуки свирели всегда успокаивали меня и придавали уверенности. Я думаю, что, появись он столетием раньше или много веков спустя, моя дотошная совесть все равно вывела бы меня на тот путь, который я теперь выбрал. Глаз судьбы распознал меня, и теперь от ее взгляда не спрятаться. Потом я сажусь на своего ослика. Чтобы никто не задавал лишних вопросов. А Рыжика прогоняю: домой, иди домой… Сидя на ослике какое-то время, я насвистываю. За городом, спешившись и все еще насвистывая, я сажусь на придорожный камень, и мы прощаемся с осликом. Чтобы никогда не встретиться? Утреннее солнце золотит кромку огромного серого облака, прилипшего к горе, ветерок резв, долина еще спит. Хорошо снять сандалиии и идти по холодной траве босиком, а сандалии нести в руке. В другой руке – посох, котомка за плечами. И раз уж ты снял сандалии, нечего оглядываться.
Итак, мой выбор сделан. Вперед! Нужно смело шагнуть в мир побед и потерь, в мир мужчины. Мои мысли все еще дома, но взгляд устремлен на юг. Я спрашиваю себя еще раз, нужна ли мне встреча с этим горластым глашатаем, молва о котором кочует из дома в дом, словно весть о песчаной буре. Разве я не уверен в себе? Я не хочу быть застигнутым врасплох его вопросами и все это время думаю, как он встретит меня. Признает ли? Разве я не уверен в себе? Зря я закутался в плащ. От быстрой ходьбы становится жарко, хотя и идешь босиком. Когда невзначай наступаешь на какой-то сучок или острый камушек – приседаешь от боли. Но сандалии не надеваешь. И не выходишь на тропинку. Вообще никакие неудобства меня уже не раздражают. Я рад всему, что происходит вокруг. Единственное, к чему я время от времени мысленно возвращаюсь и что тревожит мне душу – глаза матери. Я всегда замечал в них затаенную тихую грусть, а вчера они были черны от печали. В моей жизни это был самый длинный день.
Глава 11
ГОЛОС ПУСТЫНИ
Представление, что я, возможно, первый человек на земле, кому такое откровение могло прийти в голову, меня не потрясает, а мои попытки рассказать об этом даже самым близким людям успеха не имеют. Даже Рия, которой всегда достаточно было одного взгляда, чтобы меня понять, не проявила к моему рассказу никакого интереса. Поэтому теперь я предпочитаю
