дуги.
Разбрасывая бриллианты капель, с легким «ш-ш-шурх» выпархивают летучие рыбы. Развернув прозрачные крылья, они, как стрижи, снуют над поверхностью, спасаясь от мелькающих тут и там гладких, литого серебра, тел тунцов.
Русые бороды, белые зубы, затейливые амулеты на мускулистых, бронзовых торсах.
Запотевшее горло оплетенной кокосовым волокном бутыли.
Океан, теплый ветер, занятые делом мужчины.
И женщины.
Длинные ноги, чуткие ноздри, вздрагивающие под цветастыми тканями груди…
В общем, было хреново. В душе тосковали мрачные Procol Harum и лишь изредка в ней проскакивали озорные искорки Hollies. В самые тяжелые минуты по-прежнему приходили на помощь О. Генри, Hey, Jude! и «Бегущая по волнам», но время шло, лекарство ослабевало, и я все глубже и глубже оседал в липкой трясине густой демисезонной депрессии.
Вот тогда-то, в самой низкой точке, все это и началось…
Он был похож на керуаковского бродягу: выцветшая джинсура, тертый ремень, куртка из армейского секонда. Видавший виды рюкзачок на плече. И загар: кожа в чернь, волосы в медь, веер незагорелых лучиков в уголках глаз.
Девчонки повелись сразу.
– Ух, какой! – восхитилась Алехина и тут же решила: – Мой будет.
Надо же, я всю дорогу думал, что она у нас неприступная, как К2, а тут на тебе! Ножку отставила, в радужках бесенята: стоит, улыбается, смотрит.
– Вы – новый доктор?
– Угу. Северов. Вениамин. Можно Веня.
– А мы в курсе. Вы еще заяву до кадров не донесли, а о вас уже сведения поступили.
– Во как!
– Так деревня же – все всех знают, все когда-то вместе работали.
Я слез со стола и протянул ему руку.
– Феликс. Черемушкин. Можно Че. Это не за доблесть, просто производное от фамилии: Черемушкин – Че, Алехина, – я кивнул на Лариску, – Леха.
Ладонь у него узкая и хваткая, как у гиббона.
– Пойдемте покажу вам, где кости кинуть.
Врачебный кубрик почти напротив диспетчерской.
– Вениамин, а по отчеству?
– Всеволодович. Но это для официальной обстановки, ага?
– О’кей.
Прежде всего он как следует встряхнул лежалое одеяло. Обернул им матрас, сорвал засаленную, со штампом подстанции, наволочку и вместо нее натянул свою – яркую и цветастую. Вжикнув «молнией», вытащил из рюкзачка легкий и воздушный спальный мешок. Классный мешок! Золото и ультрамарин, с такой же, как наволочка, пестрой, «гавайской» подкладкой. Поймал мой взгляд и ткнул в спальник пальцем:
– Где б ты ни оказался, прежде всего думай о комфорте. Старое солдатское правило.
– Ремарк, «Триумфальная арка». Только там не где бы ты ни оказался, а в самые тяжелые времена.
Улыбаясь, Северов посмотрел на меня, и я понял – сработаемся.
На топчане лежало содержимое рюкзачка: книги, компакты, плеер. Я подошел ближе.
Простой Walkman, без наворотов.
