уважение взрослых между собой, уважительное отношение молодых к пожилому и, наконец, уважение (а заодно и любовь) между детьми и родителями. Полная разобщённость семьи по внутренним параметрам усугубилась материальными трудностями и постепенно возникшим больным соперничеством между детьми. Кому больше даёт папа, иногда появляющийся в доме? А кому больше даёт мама, где-то работающая и что-то приносящая в дом? И что вообще делает в доме полоумная, никому ненужная бабка с её «жидовским» акцентом и потухшим взглядом? Нервы у всех были на пределе, страсти раскалены. А тут ещё случилось нечто неординарное.
Однажды в парадной, на площадке между нашими квартирами появился мужчина деревенского вида, бедно одетый, седой и несчастный. С ним с трудом поднялась на второй этаж худенькая девочка лет пятнадцати, держась на костылях. Было видно, что они измождены от усталости и от своей немногочисленной поклажи. Девочка была одета в простое, болтающееся на ней светлое платьице и старые туфли без шнурков. Опираясь на костыли, девочка прислонилась к стене за дополнительной поддержкой. Её отец позвонил в квартиру Рабиновичей раз, другой. Дверь открыла Шура. Открыла и остолбенела: перед ней стоял её первый муж, за которого она вышла замуж ещё до войны. А девочка была её дочерью, родившейся незадолго до того, как Шуру немцы угнали в Германию. Полюбив Яшу, Шура не стала искать свою семью после войны и скрыла от всех, что у неё есть дочь, которая родилась с больными недоразвитыми ножками. Шура сменила фамилию на Рабинович и была уверена, что её деревенский муж никогда не сможет её найти. А он всё-таки её нашёл! Правда, через полтора десятка лет.
Шура испугалась, зашикала и зашипела на него:
– Уходи! Тебе нечего здесь делать!
А он умолял её помочь дочери, взывал к её материнским чувствам. Просил и плакал. Девочка беззвучно стояла у стены с широко открытыми глазами, не зная, что делать и что сказать. Шура сердилась, отталкивала его руки и изо всех сил прятала глаза, чтобы не смотреть на несчастного перепуганного ребёнка. А он всё просил впустить их в дом и хотя бы накормить с дороги девочку.
Шура была неприступна. Розалия Григорьевна была дома, и Шура не хотела демонстрировать ей своих непрошеных гостей. В конце концов она вошла в квартиру, захлопнула за собой входную дверь и больше не вышла.
Мужчина с девочкой, не веря своим глазам, никак не могли уйти. Соседи входили и выходили из своих квартир. Кто-то помог им спуститься вниз. Кто-то вынес им по куску хлеба. Они присели на ступеньках во дворе. Девочка, всхлипывая, плакала и сквозь слёзы жевала свой ломоть хлеба. Отец умылся под краном во дворе, поднял багаж, и они медленно вышли со двора. Больше их не видели.
Скрыть визит своих гостей Шуре не удалось. Люди пересказывали эту историю в разных вариантах. Наверняка разговоры как-то дошли до семьи Рабиновичей. Никто не знает, как пережила семья этот эпизод за закрытыми дверями своей квартиры. Шуру осуждал весь двор.
Эта
