тридцать три, милая, – профессор улыбнулся, – женский репродуктивный возраст, в отличие от мужского, недолог. До сорока тебе надо родить двоих детей. На острове тебе никто не приглянулся, – Маргарита велела себе молчать о Джо, – поэтому я позволил себе ускорить ход событий, – она презрительно сказала:
– Накачав меня снотворным и произведя процедуру искусственного оплодотворения, словно я племенная корова, – Маргарита не интересовалась происходждением, как говорил профессор, генетического материала:
– Он все проверил и перепроверил, – ей стало мерзко, – нацисты занимались евгеникой, а он ничем не лучше нациста, – Маргарита никогда бы не прервала беременность:
– Он это знает, – девушка раздула ноздри, – он пользуется тем, что я верю в Бога, – до родов оставался месяц. Отец был против частого использования ультразвука:
– У тебя все идет хорошо, – уверил он Маргариту, – а что касается пола ребенка, то я обрадуюсь и внуку и внучке, – Маргарита не собиралась всю жизнь провести на острове:
– Малыш окрепнет и я сбегу, – она прислушалась к радио, – вернее, сбежим мы с Мартой, – девушка прибавила звук. Восторженный голос сообщил:
– В полдень персонал института приглашается в вестибюль, на торжественное открытие бюста Героя Социалистического Труда, члена-корреспондента Академии Наук товарища Мендеса. Бронзовая скульптура работы товарища Церетели…
Маргарита яростно щелкнула рычажком тарелки.
За бортом загремела якорная цепь, Максим прислушался:
– Вроде причаливаем, – в тесной трюмовой клетушке стояла одуряющая жара, – я был прав и мы на Аральском море.
Он аккуратно отсчитывал часы, проведенные в кузове закрытого грузовика, покинувшего урановый рудник на зоне Целиноград-25:
– Мы ехали, вернее меня везли, на поезде, – укрепленный вагон напомнил Максиму тот, в котором он покидал Москву три года назад, – а потом посадили на паром, – он думал о Каспии, но время не сходилось. Максим хорошо помнил карту Казахстана. От Целинограда до Арала было полторы тысячи километров:
– До Каспия дольше, – для очистки совести он опять постучал в стену клетушки, – я здесь один и, кажется, я знаю, куда меня привезли.
Пять дней назад на очередной поверке Максима вызвали вперед. По утрам над бескрайней степью повисала легкая дымка. Зэка поднимали в шесть:
– Летом в это время рассветает, – больше всего Максим тосковал по небесной лазури, – солнце едва стоит над горизонтом.
Каждое утро он жадно вдыхал жаркий запах полыни, доносившийся из-за окутанной колючей проволокой ограды. Не обращая внимания на лай овчарок и перекличку охранников, Максим не отрывал глаз от червонной полоски восходящего солнца. Поверка длилась жалкие, как о них думал Максим, полчаса:
– И полчаса вечером, – корабль слегка качнуло, – но здесь темнеет быстрее,
