дни нашего невольного заключения мы перенесли довольно легко, с беззаботностью молодых людей, для которых тяжелая работа на корабле с бесконечным лазанием по вантам, и с такой же бесконечной перетяжкой оснастки, временно закончилась. Следует заметить, что и ночью на суше было не намного легче: сперва приходилось бегать как угорелому за необычайно быстрыми и верткими овцами, а после поимки начиналось самое трудное: нужно было связать животное, которое сопротивлялось изо всех сил. И мы узнали, что рога и копыта этих тварей по твердости нисколько не уступают железу. Наши ноги, руки и туловища после двух-трех ночей промысла покрылись синяками и кровоподтеками. Если же попадался баран, то в одиночку не стоило с ним даже связываться, иногда он выходил победителем в схватке даже против двоих. Теперь же мы целыми днями купались и загорали: море и воздух были довольно теплыми, так как весна была ранняя. Наши иссиня-черные пятна на теле исчезли и сменились ровным загаром. Зажили даже наши многострадальные ладони, пострадавшие раньше от грубых веревок, которыми приходилось скручивать овечьи ноги. И особенно от колючек, которых в шерсти было, как нам казалось, больше, чем самой шерсти. Ко всему у Гальмара оказалась колода карт, а Каспар вырезал из дерева сперва шашки, затем и шахматные фигуры; доски изготовили прямо на земле из белой и чёрной гальки. Развлечений у нас, как вы видите, хватало, а единственный труд: ловля рыбы и заготовка дров для костра, был совершенно не в тягость. Хуже обстояло дело с пищей, как я уже говорил, нас затошнило от жирной рыбы, к сожалению худая в этом море, по всей видимости, не проживала вовсе, по крайней мере, нам она не попадалась. С помощью силков, которые научил изготавливать все тот же Каспар, мы стали охотиться на птиц, но утки, пойманные с их помощью, оказались еще более жирными, чем рыба. Все наши беды крылись в одном: в отсутствии хлеба. Мы с надеждой взирали на командира, но теперь начали думать, что он все же не всесилен.
Но однажды Каспар разложил на песке пучки различных трав, которые в изобилии росли вокруг нашего оврага.
– Скажите, месье Гильом, вам ведь приходилось в вашей Сорбонне изучать ботанику, не так ли? – Каспар в прошлом сельский житель, поэтому уважительно относится к ученым людям, – и вам, может быть, известно как называются эти травы?
– Так, сейчас посмотрим, ведь я магистр ботаники и, одновременно, бакалавр истории; я могу вас заверить, что люди выпекали хлеб раньше, чем научились его выращивать. – Гильом уже догадался, что хочет от него Каспар. Он перебирает пучки, бормоча себе под нос, – так, это мятлик, это овсюг, житняк, это не то. Почему-то здесь чабрец, калган все не то…Стоп, а вот пшеница цилиндрическая, видимо, как раз то, что вы ищете, месье Каспар.
Скептик и сквернослов, каким был еще минуту назад Гильом, на наших глазах превратился в вежливого солидного ученого. Теперь Каспар ведет нас посмотреть его находку: плоский каменный круг, почти метр в поперечнике. Да, это он, жернов, подтверждает магистр, вернее его половина, требуется еще один,
