появилось новое действующее лицо. Этот человек еще не стар, но он сильно хромал, опираясь на палку. Когда он подошел, мы заметили, что у него нет кисти руки, а вместо глаза и уха один ужасный шрам на все лицо. Приблизившись, он выронил палку и упал на колени, протягивая к нам руки и выкрикивая нечто, как нам показалось, не понятное и самим русским женщинам. Калека принялся трогать каждого из нас единственной рукой, на которой были не все пальцы, он гладил наши плечи, руки, волосы, говорил что-то ласковое беззубым ртом, заглядывая каждому в лицо единственным глазом, из которого непрерывно катились слезы. Нам он показался безумцем. Он пытался силой затащить некоторых женщин в наш круг, хватая каждую здоровой рукой и культей указывая на кого-нибудь из нас, те неистово отбивались и тоже плакали. Наконец, им удалось увести его прочь.
Вскоре, в сопровождении восторженных ребятишек, появилась высокая светловолосая женщина. По тому, как все умолкли, можно было предполагать, что в лице этой женщины, причем необычайно красивой, явилось некое начальство. Так оно и оказалось; перебросившись несколькими словами со своим окружением, она обратилась к нам по-французски. Мы вначале опешили, а затем обрадовались: еще бы, сама начальница, староста этой крошечной деревни великолепно говорит на французском языке. Уже одно это вселило в нас самые лучезарные надежды; мы спасены, весело говорили друг другу, хотя и не представляли совершенно, как это произойдет. Каспар и Жульен остались на попечении мадам Марии, а нас тут же отвели к кузнице, где под дощатым навесом лежала большая куча сухой травы; так мы узнали второе русское слово – сено, по нашему «фои», первое был – хлеб. Мы тотчас погрузились в блаженный сон на ложе, пахнущем полынью и чабрецом. Проснувшись, мы уловили приятный запах чего-то необычного – это был борщ: блюдо, совершенно не укладывающееся во французские кулинарные рамки, и третье русское слово, вошедшее в наш словарь.
Наконец, пришел Каспар, и мы тут же засыпали его всевозможными вопросами. Самый важный из них: далеко ли до Караджи? Неизвестно? Все равно, сейчас же следует выходить; выспались, наелись, чего еще нужно? Эти лодки наверняка конопатить придется, так что, двигаемся, командир. Каспар молчал; он как-то странно смотрел на нас и почему-то отводил взгляд в сторону. Самый проницательный среди нас, Гильом, наконец, догадался.
– О, извини, командир, ты ведь совсем не отдыхал, как же мы, олухи, забыли об этом. Так, сейчас шесть вечера, выйдем в девять, пожалуй, за три часа тебе удастся восстановить силы, верно?
Каспар по-прежнему молчал, только теперь он низко опустил голову и не говорил ни слова, и когда поднял к нам лицо, мы увидели, что его глаза полны слез.
– Ребята, братцы…– негромко прошептал он, – нам некуда идти. Война закончилась, и корабли погрузили армию и отбыли к берегам Франции. Теперь, похоже, нас действительно бросили. Нам некуда идти… – голос его прервался, он не мог сдержать слезы. Все молчали, сраженные этим страшным известием.
– Но может еще хоть
