полоску на красных кирпичах. Но не это беспокоило Остапа. Создание небесной красоты светилось ярче утренней звезды. Да это явно не случайная знакомая. Цвет глаз и шеи белизна не могут быть у них с утра. Такие могут быть любовницы, иль хуже жены – быть надо осторожнее.
И, действительно, звезду пленительного счастья звали Лизой, говорили ей на «ты». И в этом маленьком мирочке были лишь они одни. Ипполит Матвеевич отвесил свой поклон. Остап вызвал Колю в темный коридор. Киса до предела был девушкой смущен, так он и не начал первый разговор. Лиза щебетала рыжей «канарейкой». Первым делом доложила, что про мясо все забыла, только овощи и фрукты нынче все ее продукты. В это время вернулся Коля и Остап. И пошли концессионеры назад к студенту Иванопуло, в другой конец московского «аула».
В двери хвостом виляла записка.
– Не беда, – сказал Остап не быстро. – Пока студент наш где-то шляется, мы на матраце поваляемся, – говорил Остап довольный, доставая ключ из шкафа.
– Если ляжем штабелями, будет место как в Китае. Ах, Пантелей, вот сукин сын! Матрац пропил иль подарил?!
Спать легли на пол газетный, было «мягко» и «смешно». Захрапели трубным маршем, как слоны на Лимпопо.
А тем временем в пенале утром затевали небольшой кардибалет наш супружеский дуэт – Коля наш вегетарианец и неверная жена, в смысле пищи не верна.
Состоялся диалог, в диалоге десять слов. Жена мясо захотела, а бюджет семьи таков, если скушать кило мяса, то придется им тогда продавать свои глаза. Остальные части тела Лиза продать не захотела. Надоел фальшивый заяц и морковные котлеты, суп, «плетенка» из лиан и шашлык из редьки.
Разругались в пух и прах из-за свиной котлетки. Лиза шапочку надела, наточила коготки и сорвалась вся в пути.
Был час пик – везли матрацы, обнимая их руками. Ах, матрац – очаг семейный. База всех утех в любви. Засыпает каждый третий под звон демократической мольбы. У кого матраца нет, тот очень жалок и раздет. У него нету жены и порватые штаны. Денег ему не занимают и бедным негром все считают.
Так вот каждый выходной люди матрацы покупают, или все в музей сбегают. Но есть в Москве категория людей, которым нет дела до уникальных вещей. Они не интересуются живописью и архитектурой. Они приходят глянуть на халтуру, разевают рот до потолка, повторяя эти лишь слова:
– Эх! Люди жили!
Им не важно знать, что стены расписаны Пюви де Шаваном. Им важно знать, сколько это стоило болвану. Они поднимаются по мраморным лестницам с одной мыслью в голове: «Сколько здесь стояло лакеев? И получали ли они чаевые вообще?»
В столовой, обшитой дубовой панелью, они не смотрят на резьбу. Их мучает одна мысль, что в еде у купца было в ходу. И сколько это стоило при нынешней дороговизне. Очень много таких людей в жизни.
А тем временем, Лиза бежала по улице, глотая слезы на ходу. Она думала о своей счастливой и бедной жизни. «За пазухой» у мужа и в быту.
– «Ах, если бы еще стол и стулья – это было бы богатством обоюдным».
Как ей
