и теперь брожу одна, как опасная чума.
– Ну, покинем этот зал, – коротко Остап сказал.
– А я его не посмотрела, – сказала, Лиза, не краснея.
– Начинается, – шепнул Остап на ухо Ипполиту.
И, обращаясь к Лизе, ей сказал:
– Смотреть здесь совершенно нечего. Упадочно-бандитсткий аморал.
Лиза сильно стесняла концессионеров. Она то и дело застревала в каждом отделе. В то время, как им хватало взгляда, чтобы понять, что зал менять надо. Она невольно приспосабливала каждую вещь к своим потребностям и комнате. Она не замечала кислых физиономий компаньонов. Она была в мире раздумий и финансовых раздоров.
– Потерпим, – сказал Остап, – мебель не уйдет так. А вы, предводитель, не жмите девчонку, а то от меня получите в печенку. Неужели у старого пса еще флиртует тело и душа?!
Воробьянинов самодовольно улыбнулся. Мост зубов от напряжения качнулся.
Залы тянулись медленно. Им не было конца. Веревочка запуталась с начала до конца.
– А здесь я уже была, – сказала Лиза, входя в красную гостиную. – Что же вы встали? Мои ноги устали.
Но ее слова, как ветер, лишь задели за одежду, колыхнули складки брюк, завертели все вокруг. Долгожданная пропажа перед взором двух друзей, развилкой стала двух путей. Стульев было ровно двадцать, вместо нужных десяти. Подозренья паутина оплела Бендера мозги.
– Ладно, – сказал Остап, – заседание колхоза продолжается. Стул не иголка, в представлении не нуждается. Дайте сюда ордера. В нашей компании есть человек большой силы ума. Придется вступить в неприятный контакт с администрацией. А вы, посидите с девчонкой, только не расколитесь ей о нашей организации.
Ипполит Матвеевич и Лиза ворковали. Вид, конечно, у него был не как у генерала. Резкий переход от спокойной жизни к неудобному и хлопотному быту охотника за брильянтами и авантюриста даром не дался. Под глазами отдыхала черная змея, ноги сильно похудели, нервы тоненько гудели проводами телеграфа каждый день с восьми до часа. Как ему любви хотелось, женской ласки и заботы. Без наличия ее в быте было тяжело. Ему захотелось быть богатым, щедрым и неотразимым. Пить вино под звон оркестра, даме руки целовать, каждый танец танцевать. Он завелся о Париже, увлекательный рассказ их умчал от разных глаз.
– Вы работаете в науке?
– Можно даже так сказать, – он ответил, не моргая, хамство стало козырять.
– А сколько вам лет, если не секрет?
– К науке это не имеет отношения. Ну, хорошо, мне уже не тридцать, но еще и не шестьдесят.
– Когда мы увидимся снова? – спросил Ипполит строго.
Лизе стало очень стыдно лишь на несколько минут. А потом душа решила: лучше стыд, чем долгий путь. Прилетел Остап вспыленный, хорошо удовлетворенный.
– Простите, мадемуазель, – сказал он быстро, – но мы не можем вас проводить. Нам надо отсюда умчатся, как искра.
– Если
