Ксаниного дома. Ей казалось, что оперативники вывернули наизнанку последнее сокровенное, что с таким трудом сохраняла ее дочь, испоганили ее маленький домашний мирок, и теперь она, словно птица, у которой разорили гнездо, никогда не сможет вернуться обратно.
Вдруг ее внимание привлек новенький розовый бланк, лежавший поверх груды документов, вываленных на пол из папки. Она подняла его, стала изучать. Это было свидетельство о разводе, датированное концом октября. Ей стало жарко. Бедная девочка! Она даже не сказала об этом матери! Валентина Захаровна стала напряженно вчитываться в каждое слово, не веря собственным глазам. Приняв твердое решение, она вернулась на кухню, тщательно умылась, заварила крепкий кофе и принялась за уборку. Откуда-то появилась энергия, захотелось закончить убираться, как можно скорее. Ничего, теперь она знает, как поступить. И, что бы ни случилось с дочерью, есть внуки, их она никому не даст в обиду. Все вместе они обязательно дождутся Ксаночку, лишь бы только она осталась жива.
…Свою работу Зоечка называла «службой». Именно так по старинке любую работу именовал ее отец – инженер-гидротехник. Он был уверен, что «служить» надо верой и правдой, от звонка до звонка, каждый божий день проявляя рвение, чтобы начальник обязательно похвалил. Тех же, кто работал на себя, он называл «спекулянтами и тунеядцами», презирая за некую долю свободы, которую им давал их статус. Зоечка, как и отец, тоже была очень ответственной, но свою «службу» ненавидела и особого рвения не проявляла. Ей было нестерпимо скучно – одни и те же учебные планы, из года в год одинаковые разучиваемые произведения, ленивые студенты. Но изменить она ничего не могла, потому что не понимала, как это возможно – ее жизнь давно стала похожа на унылое путешествие по тоннелю с однообразными серыми стенами, в котором не было ни боковых ответвлений, ни изгибов.
В этот вечер Зоечка вернулась с работы ровно в шесть. Как всегда, на пороге двухкомнатной хрущевской квартирки ее встретил Бегемот – огромный черный котище с ярко горящими янтарными глазами. Он тут же начал энергично тереться о ноги, подталкивая уставшую хозяйку мощным телом к стене, требовательно заорал, обнажая пожелтевшие от старости клыки и ярко-розовую пасть.
– Сейчас, мое солнышко ненаглядное. Дай мамочке вымыть руки. Мамочка будет кормить любимого мурзилочку.
Бегемот, задрав хвост, потрусил за ней в ванную и завопил еще более истошно. Эти вопли повторялись изо дня в день уже восемь лет, но для Зоечки они были слаще ангельского хора. Она мыла в ванной руки, шла на кухню, открывала холодильник, доставала Бегемоту еду, слегка подогревала в микроволновке. От ее гудения котище успокаивался, начинал вылизывать шерсть, терся о ножки стола – так что стол сдвигался с места, – оглушительно мурлыкал. В тесной кухоньке сразу становилось шумно, весело. Зоечка ставила на пол миску, кот ел, потом бежал в туалет оправляться, после чего гордо шествовал в комнату с телевизором и устраивался спать в старом громоздком кресле
