пробовал разминочную чечетку.
Мизер же, заметив, что вышел именно Клюха, въигогокнул и откочерил голову от отца, который как раз пытался его взнуздать.
– Спелись-сыгрались! – заворчал Арефий Кирсаныч, имея в виду обоюдное неравнодушие друг к другу коня и сына. Но, видимо, подумав, что вослед за Клюхой на баз вышел и Охлобыстин, кончил фразу своей обыкновенной, успокоительно-примирительной поговоркой: – Спокойно-нормально и – без дерготни!
Клюха ступил на землю, и стопа его чуть подпровалилась в снег. Доходил он почти до щиколотки.
– Н-немного пер-переборщил, – произнес оказавшийся рядом дядька Гараська, имея в виду выпавший снег, образовавший порошу.
– У нас нерезваков нету! – по-взрослому солидно отозвался Клюха.
– А эт-тот ры-рыхляк? – кивнул дядька на дом, имея в виду Охлобыстина.
– Он на арбехе посидит, пока ты с Мухтаром вперегонки побегаешь.
Дядька за его зловредство, как обычно, сердцем не зацепился, потому Клюха продолжал замать того своим подначеством:
– А, можа, и Мухтара оставим? Ты один справишься?
И лучше бы он этого не говорил. Гараська неожиданно взыграл желваками, подбежал к арбенке, поставил на прясло локоть и стал выцеливать Клюху в рогатку своих пальцев, трепыхаясь, словно петух с только что отрубанной головой, и не можа произнести ни одного слова.
– Чего ты его, паршивец, дратуешь? – вопросил оказавшийся рядом отец. И запально замахнулся: – Так бы врезал тебе!
Но Клюха отлично знал, что не врежет. При Охлобыстине ему прощались и не такие выходки.
По принятой незапамятно когда заваде, в утро, когда собирались на охоту, еду в доме не варили. Не завтракали и всухомятку. Ибо Арефий Кирсаныч считал, что запахи, которые оставляет сало или, скажем, хлеб, стойко будут сопровождать человека в лесу, где лось сейчас, – а именно на него пойдет гон, – особенно чуток и недоверчив. В другое время, когда пострел не разрешался, ветряка-рогатика можно было встретить прямо за базом кордона. Выйдешь, а он стоит у прикладка сена. И нехотя удалится в лес, когда на него Мухтара натравишь. Сейчас же лось каждую минуту настороже, к жилью совсем не подходит, а чащобу старается выбрать такую, куда не сразу-то пролезешь сквозь ощетинившееся сучьё.
Но отец все уремные углы знает, потому от него не так-то просто скрыться.
Но есть в Бобровом уремье сохатый, о котором ведают только Клюха и Клавдия Якимовна. Именно она прошлым летом набрела на него, когда ежевику собирать ходила. Этого лося, который, когда туда пришел Колька, так и стоял на том же, о коем баяла мать, месте, тут же получил кличку Бельматый, потому как в обоих зрачках его пауками ползали белые наросты.
С тех пор Колька нет-нет да подкормит Бельматого. То корку хлеба принесет ему, то сенца беремку, коль это зимой, надергает. Лось доверчиво идет на его зов и, совсем как бычок-летошник, которого они беспривязно содержат на базу, трется головой
