как измывался над терпением Советской власти Сергей Есенин.
С другим посылом, но не менее дерзок, был Маяковский.
Начал поход на его терпение и Осип Мандельштам.
Где-то там затаился кто-то еще.
И вот – Платонов.
И Сталину не просто хотелось обозвать этого врага коллективизации «сволочью». Но и показать, что он достойный противник.
Достойный потому, что талантливый. Ибо употребил те лозонговизмы, которые подчеркивают убогий вид современного, намахнувшегося на перемены человека.
И он вслух прочитал начало повести «Сокровенный человек»:
– «Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе своей жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки».
Сталин посидел в раздумье, зачеркнул заголовок несостоявшейся статьи, и произнес:
– Этого руки явно никогда не заласкают.
2
Редко кто – без особого труда – воспринимает, в общем-то, для любого сознания доступную истину, что человек большей частью своего существа обращен к жертвенности.
Сталин это знал.
Надежда Аллилуева – нет. И даже не хотела слышать, когда об этом заходила речь. Еще сразу в послереволюционном Питере ей как-то об этом намекнула мать. И, как она поймет дальше, далеко не случайно.
Наде исполнилось шестнадцать, и она как-то уж больно решительно взрослела, вовлекая в этот процесс беспокойство своих родителей.
И тогда мать сказала:
– Роль жены – правильно распределить свои силы между смирением и пониманием мужа.
И тогда Надя вскипела:
– Так что, я должна приспосабливаться к обстоятельствам?
– А как же ты хотела?
Тут вошел отец, и разговор сам собой иссяк.
Но остался на душе какой-то, непонятно какого толка осадок.
Однако к разговору на эту тему дочери и матери так и не удалось вернуться. По разным обстоятельствам. В том числе и тем, что на горизонте жизни появился он, Сталин, ее спаситель и радетель их семьи.
Их же со Сталиным семья возникла неожиданно, как порой проступает трава сквозь брусчатку.
И за ней потом идет пристальное наблюдение: а вдруг это побег нового, еще неведомого дотоле, цветка.
Но обыкновенность сразу же расставила все по своим местам.
Надя очень скоро поняла, что Сталин не идеал. Что многие его прихоти выходят за рамки ее разумения. Что счастье – это звезда, зажженная на ветру. И что все то, что может быть ее собственным достоянием – это выношенные под сердцем дети и пролитые над ними слезы.
Все другое растопила не очень уклюжая действительность, почему-то адресованная будущему.
Но в жертву ничему и никому ей приносить себя не хотелось.
И тогда душу начинал тиранить конфликт.
Так уже повелось, что люди только декларируют постулаты, которые
