что встала на верный путь, я перестала всхлипывать и серьёзным, даже траурным тоном сообщила:
– Вас. И меня. Я покупала пирожок. Мне дали сдачу. Славка её стянул.
И, ловко обходя тему даты, добавила:
– Сегодня февраль, 1973 года, город Новосибирск, меня зовут Евдокия Николаевна Козлова…
Доктор задумался и кивнул санитару. Тот вышел и привёл Славку, который сел на стул и без предисловия покаялся:
– Извините.
– Так, – доктор постучал пальцами по столу. – Это ваша сестра?
– Нет, – я впервые видела Славика таким серьёзным и даже испуганным. – Мы пошутили, а прохожие не поняли и вызвали… Мы не хотели…
Доктор опять кивнул санитару, и тот развязал на мне «полотенца».
– Мы сообщим в институт, – грустно сказал врач, протягивая моему «братцу» студенческий. – Не думаю, что вас там похвалят.
Славка согласно мотнул головой и быстро выскочил вон.
– А вы, – доктор смотрел на меня сочувственно, но всё-таки как-то подозрительно.
– Вы уж определитесь, кто вы: Диана или Евдокия. Имя своё надо уважать. И фамилию, и отчество. И постарайтесь больше так не шутить.
– Да я сама жертва! Вы же видите! А-а-а… это? – я кивнула на «Историю болезни». – Это куда?
– Я подумаю, – сказал доктор и впервые улыбнулся. И улыбка у него была очень хорошая, добрая. – До свидания.
К счастью, никаких свиданий с психиатрами у меня больше никогда не было.
А имя своё я теперь очень люблю. И фамилию люблю. На Козу не обижаюсь, хотя сейчас меня, пенсионерку, уже никто так не называет…
НЕ УЕЗЖАЙ, ДОЧКА
Вялый как прошлогодняя картофелина, дядя Ваня сидел у гроба и силился осознать своё горе. Осознания не получалось. Лицо жены казалось чужим: сошли с него привычные строгость и недовольство, морщины разгладились, губы тронула безмятежная улыбка, словно покойница уже видела то Царствие Небесное, которого ей сейчас все желали, и радовалась ему.
В полумраке нудно бормотал поп, выли бабы – оплакивали Варвару. Мужики покашливали в кулаки, глухо переговаривались, сочувственно посматривая на вдовца.
«Ку-ку!» – выскочила из старых ходиков облупленная кукушка, отмечая очередные полчаса. Дядя Ваня вскинулся осовело, горестно вздохнул и снова поник на лавке, ссутулившись, зажав коленями клешнястые кисти рук. От выпитой с утра за упокой души самогонки, от сладкой ладанной духоты и монотонного гула голосов явь и сон смешались в нём…
Нет, не его это баба померла… Его-то лихая была – ух! Ураганом носилась, шумела, ругалась: «Шоб ты сдох с той водки, барбос!»… А сама вот… сама первая… И всё-таки это его Варька. Она точно такой, помнится, была – спокойной, ласковой, когда замуж выходила. Черт знает, как давно это было. Годов, поди-ка… сорок прошло… Аль поболе? Дядя Ваня прикидывает в уме, сколько они с женой вместе прожили, но сознание его уплывает, голова клонится, он задрёмывает и видит во сне
