в комнату.
– Мама это ко мне пришли.
– Опять французы! Аукционщики. Не отдавай им письма Марии.
– Нет. Мама, да, конечно, но это журналист из «Вечерки».
Она жестом худой руки указала на стройного человека с серыми глазами и черными волосами с проседью у висков. Его походка была уверенная, но тяжеловатая. Он подошел к старушке, которая втянула свои худые плечи под плед, наклонил голову, близоруко прищурил глаза и произнес:
– Добрый вечер!
Старушка повернула свою голову на голос и блаженно улыбнулась в ответ.
– Предложи ему, доченька, присесть сюда, поближе к свету.
– Присаживайтесь! Это кресло для гостей, – произнесла дочь.
Он присел в кресло и осмотрел комнату. Маленькая комната показалась ему просторной. В углу стояли деревянная кровать, сервант с посудой. Три кресла, которые составляли в проекции треугольник в равносторонней отдаленности друг от друга. Письменный стол с двумя книгами с открытыми страницами. Журнальный столик с оплывшим огарком свечи. На трех стенах были развешаны картины, и две картины в тяжелой раме стояли на полу.
Старушка прикрыла глаза. У нее было худое вытянутое с впалыми щеками с дряблой кожей лицо, и только глаза оживляли ее теплым светом, который шел изнутри хрупкого тела.
– Это кто, доченька? – спросила она.
– Это журналист, – громко повторила дочь.
– Это я уже слышала. И хорошо вижу, что это благородный человек. Только ты оденься, доченька, в твое цветное платье.
Журналист, в свете двух ламп, рассмотрел художницу. Она лицом походила на мать и была одета в белый медицинский халат, которые носят операционные сестры. Дочь посмотрела на мать с укоризной. Дочери было лет пятьдесят восемь-шестьдесят.
– У мамы свои причуды, у меня свои. Не обращайте внимания. Она и я больные люди. Халат у меня в память об учебе на медицинских курсах.
– Понимаю. Это ваши картины? Я имею в виду, что вы их написали?
– Вам нравится?
– Я плохо разбираюсь в живописи, но чувствую в этих картинах свет, краски, энергию. Я откомандирован написать о вас очерк. О вашем творчестве, – журналист поймал себя на мысли, что он произносит банальные слова.
– Вчера меня посетили немцы, неделю назад французы. Они просят продать мои картины для аукциона. Предлагают марки, много пфеннигов, франки. Мне они объясняют, что это самая твердая валюта.
– А это настоящее искусство, – заметила старуха.
– Мама моя – критик.
– Я вижу, что очень серьезный, – заметил журналист.
Он стал рассматривать картину, на которой накренился белокаменный собор, как Пизанская башня и Кремль. Столб серого дыма без огня мечеобразно разделял Собор и Кремль, между которыми в бездне находились в ужасных мученических корчах люди.
– Это символизм?
– Ближе к авангарду.
Журналист
