сигарету. – Нет, просто подумалось. А может быть, мы все напрасны?
– Вам здесь не очень помогают? – спросил я аккуратно.
– Эти копания в себе – напрасная вещь. Мы платим деньги, чтобы нам показали собственную ничтожность, словно она и так не очевидна. Лучше впасть в добровольное безумие. Чем я и планирую заняться вечером. Я нашёл хороший сериал.
Тихон ушёл, оставив после себя слабый запах одеколона – отголосок какой-то другой его жизни.
Как-то на крыльце меня остановил человек южной наружности и спросил с сильным акцентом, как найти главврача. У него было тёмное щетинистое лицо и пристальный взгляд. Массивный перстень на пальце не давал ему покоя: он тёр его ладонью, словно пытался вызвать джина. Он был нетерпеливым и злился, что я его плохо понимаю.
– Э, слышь, ну, мне нада… Ты эта… Здесь живёшь? – он кивнул на корпус.
– Да.
– А Вовку-кузнеца знаешь?
– Не слышал о таком.
– Такой тощий, старый. Ну?! – южанин смотрел так, словно поймал меня на лжи.
Я ответил, что Вовку-кузнеца не знаю, а чтобы он не увязался за мной, предложил зайти с бокового входа, который зимой был всегда закрыт.
Он искал Меца. В курилке я рассказал тому о визитёре, но Мец лишь отмахнулся. За последние недели ему стало значительно лучше, и из странного замкнутого деда он превратился в любимца медсестёр и половины пациентов.
– Что этим южанам от тебя нужно? – спросил я.
– Не знаю. Фанатики какие-то. Делать нечего. Придумывают всякую чушь.
Мысли такого рода его почему-то не заботили и не пугали.
За такими беседами, нелепыми и увлекательными, мы проводили вечера.
Иногда к нам присоединялась Галя – новая пациентка, поступившая в клинику в феврале. Ей было лет пятьдесят и выглядела она занимательно. Её светлые волосы были очень длинными, потому что Галя панически боялась их стричь. Волосы она складывала сложными локонами, напоминавшими чалму.
Её блёклое лицо располагало к себе простотой и застенчивостью. Голубые глаза внимательно смотрели через узкие треугольные щёлки, словно Галя видела исходящий от нас свет. Она была довольно разумной и хотя говорила неспешно, мне почему-то нравилось её слушать.
У Гали была ещё одна фобия: она боялась электромагнитных волн. Это напоминало аллергию на излучения. От разговоров по сотовому её щёки покрывались сыпью, а звук работающего компьютера доводил до зубной боли. В прошлом году Гале пришлось переселиться из городской квартиры мужа в садовый дом, где она прожила почти год вместе с приблудной кошкой Грушей. Угрозой был даже электрообогреватель, поэтому дом отапливался дровяной печкой.
Галя чувствовала заражённость эфира. Может быть, она реагировала не на электромагнитные излучения, а на ту чушь, которую эти излучения переносят. Она не пользовалась телефонами или интернетом, не смотрела телевизор и не читала электронных книг и всё равно казалась удивительно здравомыслящим человеком.
Но
