style="font-size:15px;"> «Октябрист», как я мысленно прозвал рыжеволосого, подтвердительно икнул, таращась в стену.
– Вот-вот, – обрадовался сосед Шекспира по Парнасу. Он был выше своего vis-à-vis на две головы. Из поношенной гимназической тужурки с крючками вместо пуговиц торчали узкие исхудавшие запястья. – Именно о чем и речь! Но при всем при этом, – голос его неожиданно дрогнул. – Штукенция выходит дрянная! Да, дрянная. Дни проходят, ускользают, жрать – нечего, а главное, нет услады плоти – он отчаянно махнул красной, в цыпках, рукой и вдруг разрыдался.
Приятель ранимого пиита продолжал шарить в кружке. На секунду взгляд его стал осмысленным:
– Ещё графинчик, – кликнул он официанта, – пару пива и грибков. – Грибки. Очень я люблю грибки-и-и, – закончил неожиданно приятным баритоном.
Мы с Верой переглянулись. В её глазах плясали веселые искорки. Определенно, я ожидал чего-то другого. Ужасно хотелось произвести впечатление своим коротким знакомством с богемой, авангардом воинства Аполлона, и – такая оказия. Я заерзал на стуле. Положение дурацкое.
– Позвольте полюбопытствовать, какими напитками утоляете жажду? Никак, кислятиной заграничной? Не могу одобрить такой выбор, хоть на части меня полосуйте, – раздалось над ухом.
Я, вместе со стулом, развернулся на голос. Очевидно, произнесший эти слова, только что посетил ватерклозет, так как продолжал застегивать гульфик, нимало не смущаясь нашим присутствием. – А не угостите ли водочкой? Вот просто так, от души, без кривляний?
Честно говоря, я немного струхнул. Непонятный субъект. Возможно, припадочный. Вином от него не пахло. Одет в добротную люстриновую блузу, подпоясанную кожаным ремешком, он не производил впечатление нищего или побирушки. Тонкое, почти красивое лицо в обрамлении длинных вьющихся волос, высокий лоб, но вот глаза… Определенно нехороши: большие, лихорадочно яркие, обведенные черными кругами. Безумные.
Не успел я ничего ответить, как незваный гость быстро подсел к нам, вклинившись между мной и Верой.
– Раз уж мы с вами беседуем, позвольте представиться: Синяков, поэт. Не изволите ль взглянуть, и всего полтора рублёвика. Он достал из-за пазухи тонкую книжку.
Между тем за соседний столик принесли водку и закуску. Автор стишевичей приободрился и перестал рыдать:
– Да, Борис, женщина. Женщина – это… – он хрустнул груздем. Почесал затылок вилкой. – Арбузный зев межножья, к погибели зовущий. Терзаний горький мёд и взбрызги облегченья, – взвизгнул он, цитируя, очевидно, самого себя.
– Так вы поэт? Тоже – из этих? – кивнув в ту сторону, рассмеялась Вера. Оскорбительно, даже брезгливо.
Синяков не обиделся:
– Помилуйте. Я, так-таки, действительно, поэт. А вот они – определённо эти. Разве ж это стихи? Одно шамканье да кривляние.
Я взял в руки
