мое менялось по нескольку раз за пару шагов. Я скрипел зубами и долго чихал. Иногда, оказавшись рядом с какой-нибудь дамой или барышней, я с трудом сдерживал себя, разрываясь между противоречивыми, но одинаково преступными желаниями. Поцеловать в макушку, зарывшись разъярённым её ароматом носом в темных, светлых или рыжих волосах. И – сразу – отхлестать по щекам, в кровь разбить красивый рот.
В конце апреля Вера явилась сама. Она бережно взяла мою руку и прошептала мне – ребенку, безумцу, контуженному:
– Женечка, заклинаю: ничего не нужно спрашивать. Всё хорошо. Всё уже хорошо. Просто – поверьте на слово.
Я молча замотал головой, соглашаясь, отрицая, не понимая. Кажется, по щекам слезы. Или я все-таки смог сдержаться? Наконец продышался, проглотил соленое:
– Верочка… Вера Андреевна! Я прошу вас, приезжайте погостить, с подругой, ничего дурного, упаси Господи, упаси-упаси, да. Ко мне в Болшево. Вы не поверите, клянусь: простор и красота. А белки? Да это не белки, а существа совершенно прелестные… Они, в некотором роде видите ли…
Дальше я понес совершенно неописуемую чушь об упоительных закатах, игре в фанты, а также о пользе чаепития на природе. Верина рука притянула меня за шею. Мои губы сомлели в отзывчивой теплоте губ её. Поцелуй прервался также неожиданно, как и зародился. Вера необидно рассмеялась, шлепнула меня перчаткой по носу:
– Едем завтра же. Только чур – условие: никаких подруг и petits jeux10. Только ты, я, и несколько белок.
14
И была та ночь темнее собственного отражения в пруду, и нежнее Вериной шелковистой кожи. Едва слышны пробежали шаги по песчаной дорожке, ведущей на покрытый сон-травой луг. Клевером пах остывший воздух, яблочным цветом – горячее лоно. В ивах что-то таинственно шуршало, Вера дышала горячо и порывисто. Квакала лягушка.
В ту ночь я познал не только Верино тело, но услышал её невеселую историю. Как и я, Вера была единственным ребенком. Матери не знала, та умерла родами. Отец-военный, любивший жену до беспамятства, не совладал с несчастьем: тяжело запил, попал в неприятную историю и сгинул в каком-то захолустном владикавказском гарнизоне. Девочку взяли на воспитание дед и бабка со стороны матери, князь и княгиня Вяземские. Росла Верочка в любви и обожании, получила должное образование: Екатерининский институт. Училась отлично, имела множество подруг, а затем что-то изменилось. Сначала проявился неожиданный для неё самой интерес к естественным наукам. Одновременно она увлеклась крамольными идеями графа Толстого, посещала кружок, лично знала даже господина Черткова, и после окончания института пошла вольнослушательницей на Высшие женские курсы, мечтая преподавать в гимназии. Интересовалась трудами суфражисток. Разумеется, подобный вираж в поведении любимой внучки ужасно расстроил стариков Вяземских. Они-то мечтали удачно выдать её замуж, благо соискателей руки и сердца наследницы недурного
Салонные игры (франц.).
