еще куда большее безумие. Шанс умереть.
– Так что на счет Бога?
– Я его не встречал.
– Не скажу, что это плохо.
– Точно. Но у меня к нему много вопросов.
Конечно, многое зависит от того, с кем выпадает смена. Но мне уже, признаться, давно по барабану, с кем приходится коротать такие ночи. Когда слишком сильно хочешь спать, становится все равно, кто может лечь рядом. Лишь бы не попался очередной завязавший курить. Удивительное дело, сколько среди персонала больницы бросивших курить. Пожалуй, больше только тех, у кого во рту все еще дымится маленькая длинная тонкая раковая опухоль. Мир разделился на тех, кто курит и тех, кто бросил. Были ли те, кто и не начинал? Я не знаю. Где они? В морге?
– Неужели все это напрасно? Ты, правда, так считаешь?
– Что именно?
– Все это. Все, что мы делаем. Наша работа. Все эти люди.
– Если Бог есть, то как быть с самоубийцами? Сколько их попадается каждую ночь? И главное, те, которых нам удается откачать, они все равно попадают в ад?
– Господи! Никогда не смотрел с этой стороны. Выходит, что так.
Минуту мы молчим. Я наслаждаюсь эту минуту тишиной и мечтаю о том, чтобы просто заснуть. Провалиться в бездну.
– А как же все эти рассказы про свет в конце тоннеля? Сколько ты слышал подобных историй за время службы? И всегда одно и то же. Темно, свет впереди, конец тоннеля, Иисус, бла-бла-бла.
– Именно потому всегда одно и то же, что все только к этому и готовы. Мозг ведь не сразу умирает с остановкой сердца. Все это на уровне подсознания. Нам с детства талдычат про Бога и рай. Про таинственный тоннель и свет в конце него. По телевизору каждые полчаса какой-нибудь умник рассказывает одну и ту же старую байку, только успевай каналы переключать. На других проповедуют воздержание престарелые маразматики в мантиях или рясах, которые, едва выключат камеру, бросятся бежать в ближайший лав-отель, чтобы поскорее сунуть свои трухлявые старые морщинистые ручки под трусики молоденьким девчонкам, едва ли которым стукнуло на прошлой неделе шестнадцать. Вот ты и видишь то, чем мозги твои запудрены, а не что-то иное. Видишь рясу и тому подобное, но не дальше. Твой мир тухнет вместе с погасшим экраном ящика. Уверен, если бы христианства не было вовсе, а мы все поклонялись бы, ну скажем, женщине с голой грудью и головой змеи, все бы видели именно ее там, в конце этого тоннеля. Только размер груди варьировал бы в зависимости от степени испорченности или вкусовых предпочтений рассказывающего.
– Или проповедующего.
– Точно.
Не последнюю роль играет напарник, да. И хорошо бы без новичков. Благо, мне, зная мой характер, их дают в нагрузку крайне редко. Как жаль, что вовсе избежать подобной участи нельзя.
– Еще один вызов – и заканчиваем смену, – слышу я сквозь шум в ушах и зеваю до слез на глазах. – Выпей кофе.
Дима, мой напарник, слишком
