заканчивались в тот момент, когда последний удар опускался на спину приговоренного, но Эдвард придерживался своей точки зрения.
По мере того, как количество взглядов, направленных на Айка, уменьшалось, ему становилось легче. Слава Всемогущему, всё закончилось! Обычно они проводили свершения в базарные дни – чем больше народу их видело, тем лучше, считали в магистрате. Но если в тюрьме не хватало места, случалось браться за плеть и чаще.
Эдвард повел первого наказанного в сарай – он был уже немолод и от слабости едва держался на ногах. Второй сам выбрался из телеги и стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу.
– Я пойду? – спросил он, опасливо глядя на Айка.
– Да, если можешь, – спокойно ответил тот. Распряг лошадь и повел со двора – в конюшню магистрата.
Человек, судя по звукам, неуверенно двинулся следом. Айк покосился на него. Он не любил, когда кто-то шел у него за спиной.
– Ну что ещё? – он хотел произнести это ровно, как отец, но получилось резко и грубо. – Сильно болит? Подойди к отцу, пока есть возможность…
– Не, не болит, – человек помялся, потом быстрым шагом догнал Айка и преградил ему дорогу, вынудив остановиться, – в том-то и дело, что не болит. Я… это из-за того, чем ты мазал?
– Да, – сухо произнес Айк, – постарайся не мочить пару дней, и всё пройдет.
– Ага… то есть… я хотел сказать… того… спасибо! – неожиданно выпалил человек, стискивая руки.
Айк в удивлении поднял глаза и впервые по-настоящему посмотрел на своего визави. Он был невысоким, темноволосым, с печальными серыми глазами.
– Не за что, – медленно произнес Айк, – постарайся больше не красть… – и неожиданно добавил, – во всяком случае, не попадаться!
Углы рта человека дрогнули в слабой улыбке.
– Теперь уже без разницы, – какое-то отрешенное спокойствие прозвучало в его голосе. Спокойствие обреченного, – а жаль.
– Да, жаль, – согласился Айк и мягко потянул лошадь за повод, – давай, девочка, шевели ногами. Овес тебя ждет.
Дождь почти прекратился, в разрывах облаков робко голубело небо. Плащ промок насквозь, и Айк, вернувшись, первым делом повесил его сохнуть у плиты. Жарко натопленная, она распространяла ровное, мягкое тепло.
Айк присел у стола и начал жадно откусывать от большого куска хлеба, запивая молоком. Перед свершениями он никогда не ел, и сейчас голод давал о себе знать.
– Поднимись сюда! – крикнул сверху Эдвард.
Айк поморщился, но затолкал в рот остаток хлеба и поспешил на зов.
Отец был в мастерской; он успел переодеться и распустить влажные волосы и выглядел очень по-домашнему. Дома, в лесу, отец не носил косу и не одевался в черное, словно стремился забыть о том, что происходило в городе.
Айк теперь поступал так же.
– Сегодня ты превзошел самого себя, – произнес Эдвард, не скрывая досады, – может, стоило отпустить этого парня, просто погрозив ему пальцем в назидание?
