дня о хлебе духовном для души нашей? Радеем ли мы о крепости души нашей против пороков антихристовых? Давайте же, братья и сестры, купно и в одиночку не забывать о противлении злу и пороку денно и нощно. Давайте, братья и сестры, трудиться в приращении и преумножении добрых всходов и сохранении их в наших житницах. Жнущий да получит награду. И да пребудет с нами в этих трудах благодать Божья и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь".
Коготь оборотня
Семья Любачёвского священника отца Офонасия мылась в бане. Мылась, как и положено было "Домостроем", в субботу. Полдня баня топилась. Топилась по-чёрному. Таким способом, по-чёрному, то есть без трубы, дым выходит в открытую дверь или особое волоковое окно, в шестнадцатом веке топились не только все бани, но и избы. “Горечи дымныя не претерпев, тепла не видати”. Копоть оседала на потолке и на стенах. Немного неудобно, но, как было замечено, в прокопченные дома труднее было пробраться любой, из огромного числа, заразе тех лет, той же чуме. Ну так вот, отец Офонасий мылся в бане со своей семьей. Мылся, млея от удовольствия. Уже сам отец Офонасий, снимая первый жар, два раза, покряхтывая, березовым веником парился, уже и супружница его, попадья Наталья, парила его, а после небольшого роздыха подверглась, растянувшись на полке, тому же истязанию. Затем берёзовой порке подверглись дети отца Офонасия и Натальи, Нестор, Семён и Настя.
Наталья и дети уже ушли, баня остывала, а отец Офонасий собирался, не торопясь, смакуя последние "банные" минуты и вдыхая с удовольствием горько-сладковатый, сырой запах продымленных стен. Отец Офонасий в чистой рубахе и портах вышел на свежий осенний воздух и пошёл к дому, предвкушая ядрёную прохладу кваса и вечернее общение с семьей. Неожиданно из сгущающейся темноты навстречу отцу Офонасию вышла Наталья. "Батюшка, к тебе ходоки". – "Какие ходоки, матушка?" – "Из Калиновки, вон на завалинке сидят. Просила в дом, не идут. Разговор, говорят, к тебе, батюшка". Отец Офонасий подошел к трём тёмным фигурам на завалинке. Они поднялись навстречу священнику, разом снимая шапки. В скупом освещении чётко выделялись только их очертания. "К тебе, батюшка, – начал самый высокий из них густым грудным голосом, – обществом направлены. Беда у нас". – "Что такое? Какая беда?" -"Скот у нас стал пропадать, батюшка. А надысь козла увели". – "Татьба? Воровство? Так ведь к губному…" – "Хуже, батюшка". – "Хуже? Что же будет хуже татьбы?" – "Оборотень батюшка". – "Что? Оборотень? Что за напасть?" – "Оборотень в медвежьем обличии. Просим тебя, батюшка, защитить. Отслужи, будь добр, особую службу, охрани от нечистой". – "Вот оно как, – задумался отец Офонасий. – Завтра, мужики, Воскресная служба. А вот через день буду у вас в Калиновке. Тебя как зовут?"– спросил вдруг отец Офонасий у того, что стоял слева от него. "Власом, – ответил тот немного удивленно и от этого, наверное, давший в конце петуха. "Брагой своей угостишь, Влас?" – "Брагой? Откуда тебе известно про мою брагу, батюшка?" – "Запах, сын мой. Запахи вокруг нас, и они многое про нас рассказывают". – "А разве можно попу брагу пить?" – немного
