в которой он позавчера был?" – "Она и есть, а то какая ещё".
Олёна говорила спокойно, но, казалось, успевала обдумать каждое слово.
"Ты её не мыла?" – "Не успела ещё". – "Ну так давай нам её, Олёна".
Целовальник взял у Олёны рубаху, развернул её, положил на стол и вдвоём с отцом Офонасием они взялись осматривать её.
'Ефим, – заговорил целовальник, – а всё ли ты нам поведал о деле?"
"Чего ещё?" – недобро откликнулся Ефим.
"А вот что оно получается, Ефим. От той раны, что у Митрия, кровь брызжет во все стороны, а твоя рубаха, конечно, грязная от пота и пыли, но крови на ней нет. Что же выходит из этого? " – "Что выходит?" – как-то глупо спросил Ефим. – "С тобой ещё кто-то был у овина. Кто? А ведь он и убил".
Ефим молчал. Вперёд выступил отец Офонасий.
"Молчишь ты, Ефим, потому что выдавать не хочешь своего сообщника. Почему? Потому как сообщница?"
При этих словах отец Офонасий запустил руку в свой, неизвестной глубины и неисследованного объёма, рукав рясы и явил на свет Божий женский поясок, тот самый. "Его ведь не просто так обронила там его хозяйка".
Ефим посерел лицом, Олёна сделалась бледной. "Ну!" – грозно так потребовал целовальник. "Не знаю, о чем говорите", – тихо вымолвил Ефим. "А тебе, Олёна, не знакома вещица?" – спросил отец Офонасий. "Нет"' – твёрдо ответила Олёна.
Целовальник усмехнулся недобро, закусил нижнюю губу и заходил по избе, как бы в раздумье, как дальше поступить.
"А мы вот что сделаем, – предложил отец Офонасий. – Мы пойдём к бабке Калинихе". – "Что такое?!" – опешил целовальник. Староста с сотником были огорошены ещё сильнее. – "Гадалка наша любачёвская. Говорят, всё видит. И что будет с человеком, и что было, и скот пропавший находит". – "Так, так, – с готовностью поддержал сотник, – я ходил к ней, помогла и жене моей помогала, и куму моему, и куме". – "Ну, начал", – проворчал староста.
"Я, конечно, как христианский священник, не приветствую общение с ней, – отец Офонасий строго посмотрел на сотника, – но знаю, крестьяне ходят к чародейке тайком. А мы её сейчас испытаем для дела. Вот по этому пояску она нам скажет, кто был с Ефимом".
Ефим поник головой, но молчал.
"Не боишься, отец Офонасий, – живо заинтересовался Никодим, – от тех, кто над тобою, понести наказание, если узнают про гадалку? А как с нечистой силой знается?"
"Под Богом хожу, Богу себя вверяю, его власти и его защите, – ответил отец Офонасий, перекрестившись. – А кого убоюсь после этого?"
"Думаешь, польза будет?” – не унимался целовальник.
"Думаю, – сказал отец Офонасий и обратился к старосте и сотнику. – Согласны, поможет Калиниха?" – "Да ведь оно всяко… А Калиниха, она, конечно, того”, – замялся сотник. Староста хмыкнул: "Дело, так дело".
"Раз так, то и пойдём, – распорядился целовальник. – Все пойдём. И ты, Олёна".
Собравшись, отправились на другой конец Любачёво. Бабка Калиниха жила
