Собрание сочинений. Том 6. Евгений Евтушенко

      Потом лицо как бы заснуло,

      он отвернулся, и молчок,

      но что-то в нем на миг блеснуло,

      как будто слабый маячок.

      Я никогда в Китае не был —

      не потому, что недосуг,

      но мне матросик тот не недруг,

      хотя сейчас – увы! – не друг.

      И если был бы жив Конфуций,

      то, у обмана не в плену,

      в каком бы горестном конфузе

      он оглядел свою страну.

      Тот гордый флаг упал так низко,

      так складки все на нем горьки,

      когда по пальцам пианистов

      древком с размаху – сопляки.

      Когда все молятся портрету

      того, кто давит мысль и честь,

      единомышленников нету —

      лишь соумышленники есть.

      Но верю всею горькой болью,

      что где-то, прячась будто мышь,

      безмысльем загнана в подполье,

      скребет бумагу чья-то мысль.

      Кто он? Простее нет разгадки.

      Поэт… Они как воробьи.

      Сначала бьют их из рогатки,

      потом разводят «из любви».

      В аду казарменного рая,

      где заморочили народ,

      в народе правда вымирает,

      но, умирая, не умрет.

      И там, затравленно скитаясь,

      напишет правду страшных лет

      мой брат неведомый китайский —

      духовный лагерник поэт.

      В его стихах без лжи парадной

      предстанут мумии чинуш,

      лжекоммунизма император

      и оскопленье стольких душ.

      Дай Бог, чтоб тайные тетрадки

      пошли в печатные станки,

      чтоб промахнулись все рогатки,

      чтоб в цель попали все стихи!

      Спасибо, худенький матросик,

      за твой опасливый подмиг,

      за то, что ложь ресницей сбросил —

      пусть боязливо, пусть на миг.

      Народ никто не уничтожит.

      Проснется он когда-нибудь,

      пока еще хоть кто-то может

      по-человечьи подмигнуть.