особо свирепым был. Выдавал своих и не стеснялся даже. Из-за него двоих партийных забрали. А кого не выдал, так ходил по дворам грозил заявить, что их сын или муж в Красной армии. За молчание брал самогонку, еду и из одежды что получше. К тетке Мотре тоже придрался и поросенка забрал.
Тут, к счастью, два немца по улице шли – так она Тихона за руку и к немцам. Кричит, плачет, доказывает, а те понять ничего не могут, один спрашивает:
– Halt! Was ist das? Was ist das?
А тетка Мотря повернулась к Тихону и орет ему:
– Слышал аспид, шо твои хозяева сказали: «Хай отдаст, отдаст», давай сюда, – отняла поросенка и домой отнесла.
Немцы посмеялись, посмеялись и пошли дальше – они наверно так ничего и не поняли.
Но от другой напасти искать защиты было негде. Много девок и молодых женщин пострадало от чужих солдат. Немцы, особенно из тех, которых на фронт гнали, не упускали случая попользоваться теми из женщин, кто помоложе да покрасивее.
Новые власти требовали, чтобы взрослые продолжали ходить на работу. Все три колхоза села объединили в один и назначили председателем завхоза Степановича. Учет вести поставили одноногого счетовода из колхоза «Имени 17-го партсъезда» Николая Кондратьевича.
Степанович и при наших был любителем выпить, а на новой должности ни разу трезвым до вечера не дохаживал. Народом на работах десятники да звеньевые командовали. Но и они не слишком старались. В поле выезжали не с рассветом, а когда солнышко уже землю прогреет, и роса спадет. Если кому надо было дома остаться – разрешали. Коров не успели эвакуировать только в колхозе «Шевченко». Поэтому восемнадцать доярок и фуражиров из трех колхозов, толпились на одном скотном дворе, ухаживая за 53 коровами.
Николай Кондратьевич нахваливал нового председателя, рассказывая ему, как его уважает народ и благодарит за отличное питание и заботу. Довольный председатель безоговорочно подписывал ведомости на питание, выписывал нуждающимся, в счет оплаты трудодней, крупы, овощей и мясо. Овец на питание, в кладовую и по требованию немецкой комендатуры забивали почти ежедневно.
Когда пришло время уборки урожая, бухгалтерия всё намолоченное за день зерно начисляла колхозникам на трудодни. На следующий день его разбирали по домам и люди, наученные горьким опытом прошлых лет, сразу старались надежно припрятать полученное.
В бухгалтерии дневники намолота за прошлые дни переписывали, уменьшая количество оприходованного урожая, а ведомости за прошлые дни у кладовщиков забирали и уничтожали, оставляя только те ведомости, по которым хлеб получали в последние два дня.
Николай Кондратьевич запугивал своих юных помощниц, чтобы они и во сне и маме родной не рассказывали, чем им приходится заниматься в бухгалтерии. Грозил и арестом НКВД, и карой Господней, и людским осуждением, но своего добился –
