то я могу попробовать. Но буду я председателем только до тех пор, пока вы слушаться меня будете и доверять. Теперь же на этом собрании нужно договориться, чтобы не сам председатель руководил, а члены правления в колхозе были, и чтобы правление за всё отвечало. В правление прошу назначить человек семь, не меньше. Я подумаю, посоветуюсь и завтра через десятников объявлю, кого я выбрал, – он откашлялся и ещё громче добавил. – Председателем соглашусь быть, только если мои предложения вы поддержите единогласно. Поэтому всех попрошу проголосовать, а те из полицаев, кому в комендатуре доверяют, пусть пройдут по рядам, посчитают, есть ли голосующие против или воздержавшиеся. И чтобы протокол сегодняшнего собрания написали официальный, и выберите, кто его подпишет от колхозников, и полицаи чтобы тоже заверили этот протокол.
С той поры работы бухгалтерии добавилось. Заседания правления проводили вечерами, по несколько раз в неделю. Утверждали хлебофуражный баланс, устанавливали нормы питания для колхозников, определяли величину натуральной оплаты по трудодням. Все это оформляли соответствующими протоколами. По протоколам выходило, что председатель на каждом заседании требовал увеличить поставки зерна и мяса в распоряжение новых властей, но должен был согласиться с доводами колхозников и решением большинства членов правления, отстаивающих другую позицию.
С новым председателем даже молоко не все отправляли немцам, а часть стали оставлять на питание и выдавали на трудодни больным. Хлеб, правда, понемногу вывозили, но основная его часть оставалась в селе, а по документам урожайность местных полей оказалась в этом году на удивление низкой. Овец постепенно вообще всех вырезали.
Члены правления вошли во вкус и на заседаниях, отстаивая интересы производства, некоторые договаривались до того, что выходило, будто бы не колхоз должен сдавать продукцию немцам, а сами оккупанты обязаны были помогать восстанавливать колхоз. Требовали лошадей, машин, железа, угля для кузни, сбруи и многое другое. Все это заносилось в протокол, утром протоколы редактировались Николаем Кондратьевичем, переписывались красивым почерком в прошнурованную книгу протоколов, подписывались всеми членами правления и присутствующими.
Проработал новый председатель почти два месяца, а потом за ним приехали жандармы из комендатуры и повезли в Михайловку. Перед выездом из села он упросил их разрешить забрать с собой книгу протоколов и отчеты. Колхозники мысленно уже попрощались со своим председателем. Но ему повезло, не расстреляли. В комендатуре его продержали больше двух месяцев. Ждали, что его бить сильно будут или пытать. Люди из газет и рассказов агитаторов знали, как оккупанты зверствуют с теми, кто им не подчинялся. Но его побили не слишком сильно, а через две недели стали даже жену с передачей к нему допускать, а потом и вовсе домой отпустили.
Но в колхозе, в день ареста Степана Парамоновича, сразу же поставили вопрос о новом председателе. Понятно, что никто не хотел в таких условиях
