вида закусочная типа «стекляшка» (или «наливайка») прилепилась к забору бывшей женской гимназии, а нынче обычной школы-«десятилетки». Место тут было проходное, предельно демократичное, и потому идеально подходило для разговора по душам. Вокруг самый обычный народ ел, выпивал и громко спорил; и никто не обращал на них ни малейшего внимания, потому что Буров отпустил свой персональный ЗИМ и оставил в кабинете пиджак с приколотой золотой звездой Героя Социалистического Труда. Беркут тоже был не при параде.
Среди посетителей преобладали продавцы с соседнего колхозного рынка – мужики с грубоватыми манерами, много было приезжих из азиатских республик.
Ещё пара-тройка человек похоже зашла сюда перехватить шашлыка с пивом просто по пути, сойдя с московской электрички, ведь в паре сотне шагов отсюда находилась железнодорожной станции «Подлипки дачные».
Народ ел и пил стоя за круглыми столами на железных ножках. Стульев посетителям не полагалось, как и посуды: шашлыки продавались на картонных тарелках, для напитков предназначались бумажные стаканчики. И всё же какая-никакая, а культура в этой прирыночной забегаловке присутствовала (всё-таки через забор детишки в школьной форме резвятся), потому что причёску продавщицы украшала кружевная белая наколка, а на каждой столешнице стоял пластмассовый стаканчик с салфетками, солонка и две вазочки с чёрным и красным перцем.
Павел обратил внимание на заботливого папашу, который кормил сына лет семи-восьми, аккуратно снимая малышу с шампура перочинным ножичком куски мяса. Под их столиком на крючке висел школьный ранец мальчика.
Буров заметил с каким выражением товарищ глядит на эту пару и спросил:
– Прости, Павел, раньше как-то не получилось спросить… дети-то у тебя есть?
Беркут не сразу оторвал взгляд от отца мальчишки, который, старательно надувая щёки, дул на горячее мясо, прежде чем накормить им сынка. Наконец, медленно перевёл глаза на Бурова.
– Нет у меня детей, – мужчина криво улыбнулся, – и, следовательно, в случае моей гибели сирот не останется.
– Да-а… – нахмурив лоб, протянул Буров, и с каким-то ожесточением плеснул себе в горло стакан портвейна. – На меня постоянно давят переходить к пилотируемым полётам, чтобы не дай бог американцы нас не обошли! Понимаешь? Не волен я маневрировать, хоть и должность у меня высокая.
– А почему бы вам не стукнуть кулаком по столу?! Вы же генеральный конструктор!.. Что они там понимают в технике! Особенно в такой передовой. Они же все сплошь неучи, только речи на собраниях толкать умеют.
Собеседник глянул на Беркута с тоской затравленного зверя, и спросил:
– Про Ненашева слышал?
– Нет.
– Был такой… Лауреат Госпремии, кавалер орденов Ленина и Трудового красного знамени. Он в своё время попытался им возражать… Дело было
