не превышала 30—35 секунд. Затем последовал вывод машины в горизонтальный полет. После чего весь цикл повторялся снова… Потом ещё и ещё.
Однако, Беркут не был бы асом, если бы не дополнил стандартную программу сложными элементами высшего пилотажа. Только свой брат-авиатор мог понять его страстное стремление снова сесть в кабину истребителя и почувствовать эту хорошо знакомую каждому в их профессии радость летчика, поднимающего самолёт в небо, ощущающего полную свободу бросать послушную машину в крутые виражи, крутить бочки и петли на пределе возможностей собственного организма и «железа». Повинуясь малейшему движению штурвала, истребитель круто кренился на крыло и, перевернувшись, нырял на целый километр или на два вниз, а потом свечой взмывал в небо, так что вся кровь в венах и артериях отливала в голову, а потом устремлялась обратно в ноги.
…Выполнив каскад фигур, Беркут велел напарнику повторить манёвры за ним. Однако, остался не слишком доволен результатом.
– Резче двигай ручкой управления и педалями – ты же истребитель!
Это Беркуту, как испытателю, нравилось проверять себя и технику на прочность; бросать судьбе вызов, шагая «по краю». Для него такая «карусель» была привычным делом, а вот напарнику приходилось тяжеловато. Строевые лётчики на сложный пилотаж не летают, и Николаю было очень неуютно. Даже через межкабинную перегородку ощущалось его напряжение и скованность. Нужно было помочь напарнику преодолеть свою неуверенность.
– Показываю ещё раз.
Выполнив крутой боевой разворот, инструктор повёл истребитель по восходящей спирали с перегрузкой 6—8g. Когда машина почти достигла верхней точки крутого подъёма, рука пилота вдруг сползла с ручки управления, неуправляемый МИГ стал входить в штопор.
– Командир? – запросил из передней «курсантской» кабины сбитый с толку Кулик. Не получая ответа, он забеспокоился всерьёз.
– Что с вами?! – полным тревоги голосом звал Николай по радиоканалу межкабинной связи, попутно пытаясь самостоятельно вывести самолёт из штопора, в который МиГ уже конкретно затянуло.
А произошло самое скверное из того, что могло произойти. В какой-то момент Беркут так увлекся, что совершенно забыл о своих недомоганиях последнего времени. Проблема сама напомнила о себе – внезапной резкой болью, от которой всё вокруг помутнело, будто подёрнулось серой пеленой. Приборы поплыли перед глазами. Всё повторялось: давящая боль в груди, не хватает воздуха, ощущение застрявшего кома в горле! От накатившего ужаса мгновенно стала мокрой спина.
…В наушниках напряжённо сопел Кулик, отчаянно стараясь обуздать кувыркающийся к земле самолёт. Беркут пока ничем не мог ему помочь из-за головокружения, тошноты и ряби в глазах. Достаточно сказать, что Павел с трудом мог контролировать положение даже собственного тела, которое мотало по кабине, и лишь благодаря привязным ремням его ещё не выбросило из кресла. Раньше столь жёстких
