детскому саду, и когда малышня укладывалась спать, брали мотки шерсти и спицы, включали телевизор и коротали время. Болтали, изливали душу, обсуждали своих мужей и свекровей и делились пикантными подробностями своей жизни. Им нравилось вспоминать детские и юношеские годы, моду и нравы тех времен, а еще – книги и журналы. Из журналов выделяли «Бурда моден» и «Золушка вяжет». А из книг обоих в свое время зацепила «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки» Ольги Славниковой.
Таня, широко улыбаясь, так что внутрь щек ныряли ямочки, рассказывала, что нигде не могла прижиться.
– На первом курсе я переселялась трижды. Первый раз из-за того, что девочки любили выпить и каждый вечер ужинали с рюмкой самогонки. Они регулярно привозили бутылки, заткнутые газетной пробкой, и прятали их на балконе за мешками с картошкой. Я подошла к коменданту, обрисовала ситуацию и попросила более трезвую комнату. Он меня выслушал, помог перенести тюки и неожиданно пришел к ним с облавой. Зафиксировал все: и посуду с мутным спиртным на дне, и целующуюся парочку на кровати, и полбанки окурков на балконе. Их вызвали в деканат, пропесочили и припугнули отчислением.
Второй раз – из-за Любы, которая ночью впускала своего парня, и они занимались сексом на скрипучей сетчатой кровати. Мы жили на втором этаже, она открывала окно, которое просело от влаги и натирало подоконник, и втаскивала его за худые жилистые предплечья. Он заползал, и не вымыв рук, сразу же намеревался приступать к делу, а она шикала и оглядывалась:
– Тс… Еще не спят.
– Да ладно тебе, спят давно.
– Я говорю тебе – еще ворочаются.
– Любусь, ну я тихонечко…
Этим шепотом они будили нас больше, чем телодвижениями. У Любы еще оставалась хоть какая-то капля совести, и она лежала абсолютно неподвижно. Как мертвая. Только зыркала блестящими глазами по сторонам. Я хронически не высыпалась, пропускала первую пару, начала отставать по философии и истории КПСС и опять пришла к коменданту. Он нахмурился и переспросил:
– И когда, ты говоришь, он появляется? Ближе к полуночи? Хорошо, разберемся.
Через неделю парень был застукан без трусов в девчачьей комнате. Я опять переехала, но на новом месте мне был объявлен бойкот. Со мной не разговаривали, прятали продукты, мыло и вату. Меня называли стукачкой и предательницей. Я еле дотерпела до конца года, стараясь все свободное время проводить в библиотеке и ужинать в рабочей столовой, и только на следующий год вселилась к первокурсницам, которые не знали о моих ярлыках.
Лина ее жалела и сочувствовала.
– Ты знаешь, я бы тоже не смогла в такой грязи. Я не жила в общежитии, так как техникум был в трех остановках от дома. Поэтому выходила за двадцать минут до начала пар и топала мимо магазина «Галантерея», овощного рынка и узкого неухоженного бульвара. А еще мимо рабочего общежития с замызганными кухонными окнами и бесконечным запахом вареного сала в луковой шелухе.
