рассказать о тебе другому что-то такое, чего ты сам в себе даже не предполагаешь. А может не сказать ничего. Мой что-то ей рассказал. Что-то, что вернуло ей твердость и решительность. Что-то, что позволило ей думать, что мной можно вот так уверенно и безнаказанно вертеть. Я опустил голову. Над тайной поцелуя мне еще работать и работать. Чтобы он говорил только то, что ты реально хочешь сказать.
– Договор-заказ будет готов завтра, – Директóра встала из-за стола в знак окончания разговора, и я понял, что дело вовсе не в поцелуе. Но в ее…
– Чудесно, – сказал я сразу обо всем, что было перед моими глазами.
Директóра посоветовала провести теплое время дня на городском пляже. Я поблагодарил. Она сообщила, что после окончания вечернего спектакля состоится небольшой банкет. В мою честь.
– Это будет довольно поздно, где-то около десяти вечера. Вы не слишком рано ложитесь спать?
Олимпия
В ожидании Литеры, которая собиралась отвести меня в гостиницу, я попытался самостоятельно разобраться в топографии коридоров. Довольно скоро заблудился и случайно вышел к боковым кулисам сцены. Утренняя репетиция закончилась. По сцене ходила Олимпия, просчитывая шаги и геометрию будущих сцен и передвижений. Заметив меня, сразу подошла. Она уже не была безжалостным громовержцем. Немного уставшая, озабоченная чем-то своим женщина близкого ко мне возраста.
– Хотела сказать вам… – взмахнула руками в пространство, как будто разгоняя перед собой туман. – Во время репетиции я всегда как…
Она перестала разгонять туман и просто посмотрела мне в глаза. Чуть наклонив голову, снизу вверх. Щиты гоплитов остались, но за ними больше никто не прятался. Другая женщина. Или другая игра. Или вообще не игра никакая.
– Рабочий момент. Я понимаю.
– Когда что-то не получается, ведешь себя идиоткой.
– Получается прекрасно.
– Да бросьте…
Я покачал головой. Сравнил то, что видел, с течением воды. С горением огня. Сказал еще что-то честное. Назвал, по аналогии с полифонией, полибалетом.
– Вы разбираетесь в балете?
– Нет. Я увлекся как зритель. И, когда мы встретились в зале, я хотел сказать, что…
– Я же извинилась… – гоплиты вновь приподняли щиты.
Хм… Олимпия. Я ответил, что извинения приняты, и мы поцеловались. Она – как бы в знак благодарности за мои слова, я – как бы в знак ответной благодарности за то, что она создала возможность эти слова произнести. Но, на самом деле, мне просто очень захотелось поцеловать ее. Не так, как любому мужчине вообще, хочется целовать женщин, и даже не тем поцелуем, который пробивает мозги женщины осознанием, что теперь ее секс с этим мужчиной неизбежен, а поцелуем, который приглашение к игре, которая сама себе уже чем-то секс. Нам кажется, что наши души где-то соприкоснулись? Неплохо. А что скажут
