таким, чтобы она могла назвать его счастливым. Впечатление наступающего дня всегда было удручающим, даже если утро ярким и солнечным. Даже если пели птицы, а в воздухе висели раскрашенные воздушные шары, и аисты разбивали клювы обо все подряд окна. Обиднее всего была ее честная влюбленность в мужчину, который принадлежал не только ей. В этом мужчине Балерине нравилось все. Просто все. Его визиты без звонка, его неожиданные подарки. Каждый раз она чувствовала себя так, будто ее похищает и тащит в свою пещеру восхитительный и нежный великан, чудовище, которое с гарантией превратится в принца, даже если масштаб похищения ограничивался ее собственной квартирой, а пещерой оказывались то кухонный подоконник, то стеклянный стол в гостиной, а то и просто ее огромная кровать, на которой можно было лежать в любом направлении, не касаясь ее краев раскинутыми руками и ногами. Неожиданность этих похищений добавляла к наслаждению ими вкус античной изысканности. Дочь Левкиппа.
Ожидание следующих похищений всегда было невыносимо томительным, но осознание их неизбежности делало это томление сладким. Лакрица. Шоколад с солью. Тяжелыми были только утра. Пещера, в которой она просыпается, всегда пуста. Ни принца, ни великана, ни даже чудовища. Только аромат лакрицы. И вкус соленого шоколада. И мысль: когда тебя так великолепно крадут, очень хочется самой что-нибудь украсть.
– Сейчас? – удивленно прохрипела Балерина в телефон. Хотелось откашляться.
– Он уже прилетел. Ждет в аэропорту.
Мне позвонили, потому что у меня машина самая крутая в театре. Самая приличная. Нет, она не подарок. Я все купила себе сама. Мой мужик, он мне не папик. И не олень. И даже не парень. Он – мой мужик. И то, что между встречами со мной он иногда долбит еще какую-то сучку, которую зовет женой, мне все равно. Почти все равно. Нет, не все равно! Но это все равно ненадолго.
А этого я встретила в порту, возле Справки. Подошел какой-то потерянный. Полное ничтожество. Но то, что он написал, круто. Не вяжется. Была б я психологом, сказала бы: парень с проблемой. И он привез ее к нам. В машине больше молчали. Я что-то спросила. Неважное, но вроде как толковое.
В машине я немного притосковал. Как будто действительно улетал на звездолете на какой-нибудь Марс с намерением вернуться лет через пятнадцать. Строй ветряков вдоль дороги прощально размахивал трехлопастными пропеллерами. Хотя какие пятнадцать лет? Разве кто-нибудь планирует возвращение, отправляясь в такую даль. И то, что ссоры – явление полезное для семейной жизни, на таком расстоянии звучит как-то неубедительно. С каждым километром, с каждой минутой рвались и рвались, одна за другой, за третьей нити, ленты, шпагаты, тросы, канаты – все связи, которыми повязан в обычной жизни. Больно, как вырывание зубов каскадом, как рубка хвостов своре нежно любимых собак, но была и надежда, что такое – оно и есть исцеление!
В теплой природе земель славянского Причерноморья присутствует опасная гадость.
