лязгнула, и из вагона вышли двое. На приступке стало тесно, такими высокими, громоздкими они были. Выше Чарены на голову, а то и больше. Прежде подобные люди встречались редко, а теперь даже женщины стали с него ростом. Или только здесь так, в других краях по-иному?
Один из пришедших чиркнул спичкой, и пламя вспыхнуло, выхватило резкий профиль и усталый взгляд. Но лишь на миг – угасшая спичка полетела в степь. В руках у незнакомцев тлели сигареты, их резкий запах мешался с гарью, тянувшейся за поездом. Как все изменилось, даже дымное зелье теперь не насыпали в курильницы, а закручивали в бумагу и курили на ходу, между делом.
Незнакомцы говорили о чем-то, вагон качался, стонала открытая дверь. Следом за спичкой в ночи погасли и окурки, и тогда один из попутчиков обернулся к Чарене, спросил:
– Мерзнешь?
– Нет, – ответил Чарена, и ветер тут же ударил его, заставил поежиться.
– Возьми. – Стоявший рядом усмехнулся и протянул флягу. – Выпей.
Чарена наощупь принял ее, сделал глоток и едва не закашлялся – таким крепким было вино. Горячей волной прокатилось по горлу, оставило во рту режущий вкус, – будто гнилой виноград намешали со жженой патокой. Чарена перевел дыхание и сказал:
– Спасибо.
Попутчики засмеялись, забрали флягу.
– Внутрь не пойдешь? Ну сиди тогда тут.
Дверь за ними захлопнулась, Чарена вновь остался наедине с темной степью. Опустился на пол, прижался спиной к шатающейся стенке вагона. Слушал, как дребезжит металл, стучат колеса, ночной воздух несется мимо. Глаза слипались, и Чарена не стал противиться, покорился забытью.
Ему приснился дворец, тронный зал в чертоге на вершине холма. Но дворец лежал в руинах, над головой сияло звездное небо, зазубренные обломки стен тянулись ввысь. Во сне царил холод – звенящий холод середины зимы, – и на много миль вокруг не было ни души.
2.
Запах кофе будоражил, обещал отогнать сон, но Чаки никак не мог собраться с силами и дойти до кухни. Сидел у стола в общей зоне, смотрел, как светлеет небо за окном и слушал шум воды в душе. Какие же тут тонкие перегородки! Для особого подразделения можно было найти жилье и получше. Но хотя бы это не казарма для рядовых, а офицерский блок. Просторная комната, разгороженная ширмами, даже телевизор есть и окна смотрят не в глухую стену. Бывало хуже.
Не так давно – два дня назад или три? – они сидели вчетвером и обсуждали, кто чем займется, когда выйдет в отставку. Сканди призналась, что мечтает о своем уголке, о доме, куда можно возвращаться каждый вечер. Чтобы был резной забор с калиткой, цветы вдоль дорожки, кресло на крыльце. И комната-мастерская, где можно в свое удовольствие копаться в приборах. Сканди смущалась, рассказывая об этом, и все принялись шутить, что мечтают ходить к ней в гости, оставлять после себя пустые бутылки и грязную посуду. «Нет, ну а на самом деле?» – спрашивала Сканди. Чаки не смог ей ответить.
Пусть Сканди мечтает, может, ее мечта даже сбудется. Когда-нибудь – если ничего не случится, –
