Женевьеве то, что он влюбился в мужчину?
От этих мыслей гасконцу почему-то стало смешно, он едва сохранил приличествующее выражение лица.
Потому что, как бы там ни было, но в его планы никак не входил окончательный разрыв с подружкой. Он хотел спокойно попрощаться с ней на время войны… ну и, конечно, пока не прояснятся его отношения с Жаком… а вовсе не выслушивать какие-то странные претензии.
– Малыш, – сказал он, чувствуя вместе с тем, как фальшиво звучат его слова, – не сердись…
– Что? – Женевьева изо всех сил ударила его острыми кулачками в грудь. – Зачем ты лжёшь? Ты же изменил мне, разве не так? Да такие синяки ни с чем не спутаешь!
– Разве? – пробормотал Шарль, а белошвейка запустила в него мотком ниток из своей корзинки, а затем – ещё и ещё:
– Я чувствовала… я уже давно подозревала, что ты неверен мне! Как же ты мог, а? Чем та, другая, лучше меня?
Нет, ну где в подобных обвинениях логика? Он или неверен давно, или изменил только что, по дороге в Париж…
– Чему ты улыбаешься, негодяй? – и очередной клубок с глухим стуком ударился мушкетёру о грудь. – Бессовестный!
– Женевьева… – пробормотал гасконец, впрочем, настолько вяло, что девушка теперь уже по-настоящему залилась слезами.
– Уйди! – она подхватила полупустую корзинку и метнулась к дверям. – Видеть тебя не могу!
Стук её каблучков уже давно затих в конце коридора, а Шарль всё стоял у небольшого настенного зеркала, очень кстати оказавшегося здесь, и удивлённо разглядывал злополучный синяк.
Нет, ну надо же…
А разве ты не этого хотел, спросил он сам себя.
Ты ведь уже давно задумывался над тем, не разорвать ли тебе отношения с чересчур требовательной любовницей, а тут даже никаких усилий не понадобилось.
Тем более, пока ты будешь на войне, Женевьева с чистой совестью может подыскать себе нового обожателя… хотя это не означает вовсе, что тебя простят.
А ты спокойно сможешь определиться, наконец, в своих чувствах к д’Эстурвилю.
Так-то оно так, но по отношению к девушке это всё равно выглядит некрасивым, хотя, видит бог, он не планировал такого разрыва.
Шарль вздохнул и принялся собирать клубки.
Сейчас объясняться с прекрасной белошвейкой нет смысла: она по-настоящему обижена на него. А вот когда он вернётся из-под Ла-Рошели, то постарается помириться с Женевьевой. Не для продолжения отношений, а потому, что нет врага хуже, чем ревнующая женщина.
И возвращённые клубки станут для этого неплохим предлогом.
…
Он проверил посты, а вернувшись в казарму, припрятал клубки в одном из ящиков стола.
За время его отсутствия стол оказался завален самой разнообразной корреспонденцией. Какие-то письма, записки, черновики списков дежурств, которые составлял вместо него де Бемо, даже листки парижской газеты, где сообщались последние
